Тварь. Графские развалины - Виктор Павлович Точинов

мы были? — сидит на седьмом месяце, ждет четвертого, а старшие трое растут в обносках и впроголодь, и в день получки её муж приходит без копейки денег, но с канистрой бодяжного спирта, и Светка с горя к той канистре плотно прикладывается... — вот это действительно страшно. На этом фоне какой-нибудь оживший покойник — чушь и ерунда.

На “чушь и ерунду” Кравцов слегка обиделся.

— Я пишу про оживших покойников, — сказал он, — именно для того, чтобы немного отвлечь от действительно мерзкого. Потому что все понимают: игра, не всерьез, понарошку...

Она обиду уловила — мгновенно.

— Извини, я не про твои романы... Они действительно увлекают, интересно написаны, Паша мне давал. Но ничего таинственного и необъяснимого мне как-то не вспоминается. Разве что Чертова Плешка...

Из глубин памяти Кравцова тут же всплыло это, слышанное в детстве, название. Но подробностей он не помнил. Знал только, что “плешкой” здесь зовут не лишенную волос часть черепа, но место, где по каким-то причинам ничего из земли не растет, или растет очень плохо. Встречаются такие места порой в еловых или смешанных лесах — на земле лишь слой опавших листьев или хвои, ни травинки, ни былинки, даже грибов не бывает. И на полях случается: на каком-то участке точно так же сеют, как и на остальной площади, — а не вырастает ничего. Одно слово — плешка.

Наташка рассказала, что в детстве часто бывала у родственников в Антропшино — одна ветвь семейства Архиповых жила там. Порой приходилось возвращаться затемно. Не одной, чаще всего с подругами. Ну и пугали друг друга по пути страшилками о Чертовой Плешке. Дескать, если пересекать ночью долину Славянки — из Спасовки в Антропшино или обратно — можно совершенно непредсказуемо попасть на такое место, где ничего не растет, и где ориентация абсолютно теряется. Местность горизонтально-ровная, не понять, вверх или вниз идешь по склону. Всегда при этом на землю опускается ночной туман — ни звезд, ни светящихся вдали окон домов не видно. Никаких ориентиров. И люди там пропадают. Рассказывают — в легендах — об этом путники, заспорившие с пропавшими о правильном пути — и разошедшиеся с ними. Спасшиеся, проплутав всю ночь, обычно обнаруживали себя на рассвете в двух шагах от спасовских или антропшинских огородов. Спутники их исчезали навсегда — никто и никогда их больше не видел, даже мертвыми. В общем, история вполне подходящая для ночной дороги, — заставляет шагать быстрее и внимательнее присматриваться к смутно видимым ориентирам.

Вернувшийся с пустым подносом Козырь услышал окончание рассказа жены и внес в него свою лепту. Оказывается, во многих вариантах легенды фигурирует нечто белое и движущееся. То смутно видимая в тумане белая лошадь, куда-то бредущая. То белый автомобиль, тоже смутно и издалека видимый, бесшумно и медленно куда-то катящий. Причем — характерный штрих — навсегда исчезали как раз те люди, которые устремлялись по направлению, указанному этими белыми проводниками. Ушедшие в другую сторону находили в конце концов дорогу.

Кравцову показалось, что на протяжении рассказа мужа Наташа хочет что-то сказать — но не говорит.

Закончив свой вариант страшилки, Паша сказал, что сходит запереть гараж и пристройки. И тут же добавил:

— Ты только не прими это за намек: мол, пора и честь знать. Посидим еще, мы и десятой доли всего друг другу не рассказали...

Когда он вышел с большой связкой ключей, Наташа проводила его удивленным взглядом. Очевидно, в загородном доме Ермаковых так тщательно запираться не было принято. Тем более в присутствии двух охранников.

Потом она сказала — как-то неуверенно, словно уже говоря, всё еще сомневалась — стоит ли:

— Знаешь, Паша тебе не всё рассказал... Дело в том, что однажды... В общем, мы тоже... Шли из Антропшино, от Архиповых, водила Пашу знакомиться перед свадьбой... Вроде тропа сто раз хоженная — но заплутали. Не знаю уж, на Чертову Плешку угодили или нет — трава росла, но коротенькая, как свежескошенная... Но едва ли там косить бы кто стал — кочка на кочке. Идем, идем, туман вокруг, — вроде и прямо держаться стараемся, а все равно кружим. Лошадей, правда, белых не встречали. Машин тоже.

Кравцов заинтересовался. Это уже не десятый пересказ, где основу трудно отличить от фантастических наслоений.

— И как выбрались? Так до рассвета и кружили?

Она ответила еще более неуверенно:

— Нет... Я от девчонок слышала, что если парень с девушкой... ну, с действительно девушкой, то можно... А мы еще... И раньше я... В общем, первый раз мы — там.

— Помогло?

— Не знаю. Плохо помню, как потом шли... Но дома оказались задолго до рассвета, потому что...

Вернулся Козырь, и она на полуслове сменила тему, заговорив громче:

— Ты ведь еще фотографий наших не видел! Никаких, с самой свадьбы! Ермаков, доставай... А вы, господин писатель, пожалуйте сюда, на диван...

Кравцову — впервые за вечер — послышались в ее голосе легкие нотки фальши. А может, ему просто хотелось их услышать.

5.

Темный сад у дома Ермаковых слабо освещали три источника: луна в небе, горящий в отдалении у дороги фонарь, и окно, за которым друзья детства отмечали встречу. Каждое дерево и каждый куст в результате отбрасывали по три тени разом — сад тонул в их переплетении. Некоторые тени медленно двигались — порождавшая их луна ползла по небу.

Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что одна из теней — большая, бездонно-черная, — движется иначе, чем другие. Но два человека, сидевшие на неосвещенной веранде (в темноте светились лишь огоньки их сигарет) к числу таковых — очень внимательных — наблюдателей не относились. И не замечали ничего.

Может, оно и к лучшему. Потому что — опять же внимательный наблюдатель — мог приблизиться почти вплотную к подозрительной тени и успеть разглядеть, что это человек, затянутый в обтягивающий черный комбинезон. Но скорее всего, никто и ничего толком разглядеть бы не успел, умерев секундой раньше, — а трупы ни внимательностью, ни наблюдательностью не отличаются.

А так охранники сидели на веранде и медленно, растягивая удовольствие, допивали вино. Тихонько разговаривали. Вообще-то полагалось бодрствовать одному из них, а второму спать вполглаза, не раздеваясь, с оружием наготове... Но тут уж сам принципал, проставивший угощение, был виноват в нарушении инструкции.

Тень — та самая, большая и опасная, — продолжала бесшумное и почти незаметное глазу движение. И спустя какое-то время расположилась напротив крылечка веранды. Чтобы оказаться рядом с беспечными охранниками, тени