Серийный убийца: портрет в интерьере - Александр Михайлович Люксембург

тоже не придётся. Вдруг свет в зале, где находились Ольга М. и Марина с дочкой, потух, послышался чей-то шепот, а затем крадущиеся в мою комнату шаги. Я повернулся и увидел в полумраке комнаты рядом со своей постелью Марину. Она снимает с себя ночную рубаху и остается совершенно голой, я смотрю на неё и молчу. Марина тоже стоит перед постелью, смотрит на меня и молчит. Я понял, что нужно уступить ей часть постели, и отодвинулся к стене. Марина нырнула под одеяло и прижалась ко мне. Её рука легла мне на грудь и начала опускаться ниже и ниже. «Я тебе нравлюсь, Володя?» — «Да, пойдет». — «Мама говорит, что ты хороший. Это правда?» — «Откуда мне знать, со стороны виднее. Раз говорит мама, значит хороший». — «А почему ты в трусах?» — «А в чем я должен быть?» — «Ну сними их». — «Марина, если ты хочешь, то сними их с меня». — «А ты приподнимись». — «Приподнялся». — «Ну вот и все. А он у тебя чистый?» — «Чистый». — «А у тебя есть презерватив?» — «Зачем?» — «Я без презерватива не дам». — «Но я ведь ничего не прошу». — «А ты не хочешь меня?» — «А ты?» — «Я хочу. Мама сказала, что с тобой хорошо в постели, а ты лежишь и не гладишь меня между ног, и груди, и не целуешь меня. Ты не куришь?» — «Нет». — «А я думаю, что от тебя дымом не пахнет. От тебя одеколоном хорошо пахнет». — «Это не одеколон, дезодорант». — «А ты мне дашь попшикаться?» — «Дам». — «И духи купишь?» — «Будешь себя вести хорошо, куплю». — «Ты знаешь, в рот я не возьму, я не соска, я только туда дам и все. А где у тебе презерватив?» — «В сумке». — «А ты бы мог сразу взять и положить под подушку?» — «Зачем?» — «А ты не знал, что я с тобой спать буду?» — «Нет». — «Ну ты какой-то странный, пришёл жить к нам и не знал, что мы с тобой будем спать. Ты знаешь, он у тебя такой горячий и твердый, такой хорошенький! Ну если хочешь, то я могу один раз его поцеловать, но ты не думай, что я всем так делала. Ты — это другое дело. Давай свой презерватив. Где он?» — «В кармане боковом, в сумке, под кроватью».

Марина встала и включила свет. Её глаза смотрели на меня недоуменно: «Мамочки мои, ты зачем так разрисовался весь?» Она достала из сумки презерватив, распечатала упаковку и извлекла его оттуда. «Одевать?» — «Одевай» — «Ой, и тут на нем нарисовано! А мама видела?» — «Не знаю». — «Знаешь, давай свет не выключать». — «Смотри сама». — «У меня писочка маленькая, я тебе сейчас покажу».

Марина встала на постель и широко раздвинула ноги. Я увидел, как её розовые половые губы слегка разошлись, образовав небольшую щель, полоску, откуда выглядывал крохотный отросток клитора; кудряшки черных волос вокруг влагалища подчеркивали упругость губ и неизношенность этой прелести её молодого женского тела. Груди были высоко, по-девичьи подняты, соски напряжены. «Ну что, маленькая?» — «Маленькая». — «Красивая?» — «Да, красивая, красивая». Марина одной ногой перешагнула через меня, взяла член в руку к, направляя его себе во влагалище, начала на него садиться. Подняла голову вверх, откинулась немного назад, за спиной придерживаясь руками за мои ноги, начала двигаться быстрее и быстрее. «Вот тебе, — думаю, — дура, а как исполняет лихо». Потом она откинулась ко мне, и я перевернулся на неё. Она сдвинула ноги, захватив влагалищем весь член, и застонала. В этот момент мне показалось, что подо мной её мать Ольга, только комплекция другая. Я немного приподнялся, но Марина успевала влагалищем захватывать и отпускать мои член. Приближающийся приход заставил меня напрячься, и я входил в Марину все глубже и глубже. Обхватив её руками, я сильно прижал её к себе. Наступил момент оргазма, и я почувствовал, что внутри неё что-то треснуло и скользнуло по члену. Марина застонала, и её ногти впились мне в спину. Я обмяк, лежал на ней и не шевелился. Марина попыталась освободиться от меня и сказала: «Ты знаешь, я триппером болею». Вскочив с неё, я начал промывать над тазом член. Презерватив был порван и висел лохмотьями на члене. Помывшись и сходив в туалет, я зашёл в комнату и спросил её: «Ты почему сразу мне об этом не сказала?» А она засмеялась и говорит: «Я пошутила. Так все смешно получилось — и презерватив твой порвался, и налил ты в меня поллитра своей жидкости. А вдруг я забеременею?» Я говорю: «Ладно, Марина, давай ложиться слать».

Утром я проснулся, открыл глаза и стал вспоминать ночное приключение. Марина тоже проснулась и смотрела на меня, руками лаская моё тело. В комнате было светло. Окна открыты. Ольга М. хлопотала у печки. Пахло разгорающимися хвойными поленьями, слышен был их треск в печи. Я загляделся на шикарные распущенные волосы Марины. И вдруг увидел, что недалеко от корешков волос у Марины во многих местах давно высохшие личинки вшей и посев их в волосах был велик. «У тебя что, вши что ли?» — «Да, были, но теперь нету, можешь не бояться». У меня сразу зачесалась голова, и стало как-то не по себе. Ну в тюрьме еще простительно, но на воле откуда? И тем более у молодой девушки? В этот же день я поговорил с Мариной и из разговора узнал, что её нигде не берут на работу и безработная она уже два года; живут они на материнскую зарплату (а работает она уборщицей в школе) и алименты за дочь пяти лет.

По степени разработанности этот эротический эпизод превосходит те, которые посвящены Нине и Наташе. В нем гораздо подробнее выписаны интимные детали, ласки и сам половой акт, хотя диалог сохраняет ту же установку. Неразговорчивый флегматичный герой-любовник снисходителен к неослабевающему напору, исходящему от сексуально активной женщины.

Впрочем, здесь обнаруживается кое-какая специфика, которую невозможно не заметить. Прежде всего рассказчик имеет дело с двумя женщинами — матерью и дочерью. Интересно, что мать обозначена самим Муханкиным как «Ольга М.». То, что её фамилия заменена инициалом, возможно, не случайно. Другие женщины фигурируют в тетрадях только под именами, и лишь немногие (по-видимому, те, которые реально соприкасались с ним) имеют фамилии. Для Ольги М. сделано показательное исключение. То, что инициал именно «М.», то есть совпадает с фамилией самого автора — вполне можно расценивать как еще одно