Советская элита от Ленина до Горбачева. Центральный Комитет и его члены, 1917-1991 гг. - Эван Модсли

хозяйство Белоруссии. На XIX съезде партии он являлся одним из главных докладчиков и был снова избран в состав ЦК. Более того, вскоре его ввели в расширенный руководящий орган ЦК — в Президиум.

После смерти Сталина партийная карьера Патоличева сошла на нет. Он пережил в конце июня 1953 г. попытку Берии, заигрывавшего с национальными кадрами, сместить его с занимаемого поста в Минске, но в конце концов был смещён Хрущёвым, с которым они, очевидно, обменялись недружелюбными репликами по поводу состояния сельского хозяйства на январском (1955 г.) пленуме ЦК. Эту стычку сам Патоличев позднее назвал своей лебединой песней. Его заменил белорус Мазуров, после чего Патоличев, навсегда покинув партийную работу, стал в июле 1956 г. первым заместителем министра иностранных дел. (Эту же должность в своё время занимал Крестинский.) Последним его перемещением стало назначение министром внешней торговли в 1958 г.[302] За три года до того, как покинуть Белоруссию, Патоличев был вынужден публично защищаться во время напряжённого пленума ЦК компартии этой республики. Произнесённые им тогда слова, вероятно, могут служить обобщающей характеристикой отношения к порученному делу людей из его когорты[303]: «Я пришёл в Белоруссию по воле партии, и я покидаю свой пост также по воле партии. Ни одно моё усилие за прошедшие три года не пропало даром, и я всегда работал так, как положено коммунисту. Таким я останусь до конца жизни, так я буду работать всюду, куда меня направит наша великая Коммунистическая партия».

Оба, и Байбаков, и Патоличев, как и все представители поколения элиты, к которому они принадлежали, были убеждёнными сторонниками строгой дисциплины. Как сказал Сталин Байбакову, «…народному комиссару для успешной работы необходимо обладать «бычьими нервами» в сочетании с оптимизмом». Теми же качествами должны были обладать и сталинские секретари региональных комитетов партии. Кажется, они оставались сталинистами до конца своих дней. Во втором томе воспоминаний Патоличева, вышедшем из печати в 1995 г., практически отсутствует критика Сталина. Выступая в 1946 г., он заявил: «Да, на наше поколение партийных работников, прошедших испытание на зрелость в годы Великой отечественной войны, ныне легла большая доля ответственность за судьбы Родины и народа». Восьмидесятилетний Байбаков в интервью, данном в 1992 г, предстаёт в образе несгибаемого сталиниста и защитника производственной дисциплины[304]:

Меня часто спрашивают: как могло так получиться, что мы всё же выиграли войну, когда Гитлер дошёл до Москвы, до Ленинграда. Я сам поражаюсь, как? Я считаю — это результат высокой дисциплины. Сталин был очень сильным организатором. Простить ему нельзя, что много людей невинных погибло. Но тут больше всего виноваты два человека: это Берия и Каганович… А с точки зрения общего руководства, конечно, Сталин сыграл огромную роль… И первая, и вторая пятилетки шли с темпами роста национального дохода по 15% ежегодно. Ни одна страна в мире ничего подобного не имела. Почему мы смогли от сохи перейти к атомной энергетике? Это стоило больших усилий, как народ работал — это трудно себе представить! Ругают теперь стахановское движение — но это была идея! Мы знали, за что драться… Не знаю, кто как, но я ничего не боялся — что меня репрессируют, арестуют. Я верил в победу социализма; и, как коммунист, я головой отвечал за всё. И мои товарищи, подчинённые — все верили в победу. И мы добились огромных результатов. Мы добились того, что нас начали бояться англичане, американцы. Потому что они видели, какими сумасшедшими темпами мы шли, видели наш промышленный потенциал, военный потенциал…

3.2. Николай Байбаков (репродукция с портрета, написанного в 1979 г. Новости)

Примерно то же самое писал Байбаков в своих мемуарах, опубликованных после падения коммунизма, отвечая на вопрос, с кем ему было интереснее работать, со Сталиным или с Хрущёвым: «Я твёрдо и прямо скажу — со Сталиным. С ним было труднее, но интереснее. Помимо всего прочего потому, что тогда существовала жёсткая исполнительская дисциплина, принимаемые решения были обязательными для исполнения, не могло быть никаких отговорок или оправданий, бумажной волокиты». Он недвусмысленно отвергал обвинения в том, что является сталинистом, но, что знаменательно, не видел никакой альтернативы Сталину и проводимой им политике[305].

Центральный Комитет — путь самоуничтожения

1939–1953 гг. были периодом деградации Центрального Комитета партии как активно действующего органа. Именно это стало главной темой секретного доклада Хрущёва в 1956 г.:

При жизни Ленина съезды партии проводились регулярно, на каждом крутом повороте в развитии партии и страны. Ленин считал прежде всего необходимым широкое обсуждение партией коренных вопросов внутренней и внешней политики, партийного и государственного строительства… От съезда к съезду Центральный Комитет партии выступал как высокопоставленный коллектив руководителей, строго соблюдающий принципы партии и проводящий её политику… Если в первые годы после смерти Ленина съезды партии и пленумы ЦК проводились более или менее регулярно, то позднее, когда Сталин начал все более злоупотреблять властью, эти принципы стали грубо нарушаться. Особенно это проявилось в последние полтора десятка лет его жизни… Пленумы ЦК партии фактически не созывались…

По словам Хрущёва, даже члены Политбюро стали жертвами капризов Сталина, «заседания Политбюро проводились только время от времени», а решения принимались неофициальными комиссиями[306]. С учётом ситуации, сложившейся в конце 1940-х – начале 1950-х гг., интересно отметить, что реальные полномочия Президиума ЦК (так по-новому называлось его Политбюро в 1953–1966 гг.) были впервые чётко обозначены в принятом в 1952 г. новом Уставе партии, согласно которому «Президиум предназначен для руководства работой Центрального комитета между его пленумами»[307].

Очень большие промежутки между съездами партии и малое число проводившихся пленумов ЦК являлись наиболее вопиющими примерами игнорирования уставных требований. Хотя партийные конференции более низкого уровня всё же проходили, в первые послевоенные годы не было созвано ни одного съезда республиканских компартий. Всё это можно объяснить нежеланием Сталина делиться своей властью. Известно, что были предприняты две попытки созвать съезд партии, но, как писала «Правда» в апреле 1964 г., Сталин тогда заявлял, что ему требуется больше времени для подготовки отчётного доклада[308]. Есть веские основания предполагать, что на отсрочке съезда настаивали те члены правящей элиты, которые временно оказались в немилости у вождя. При этом Жданов, фаворит Сталина, в январе–феврале 1947 г. вёл активные приготовления к созыву XIX съезда, который очевидно должен был состояться зимой 1947–1948 гг. Проект повестки дня съезда включал принятие новых Программы и