Воспоминания. От службы России к беспощадной войне с бывшим отечеством – две стороны судьбы генерала императорской армии, ставшего фельдмаршалом и президентом Финляндии - Карл Густав Эмиль Маннергейм

нынешнем правительстве, за исключением двух новых членов, идентичном так называемому сенату независимости, я наблюдал самоуверенность по многим жизненно важным для страны вопросам, с которой не мог согласиться, и мне не хотелось сотрудничать с правительством, проявившим так мало понимания благополучия и достоинства страны. Но чем больше я над этим размышлял, тем яснее становилось, что дело не в том, кто стоит у руля. Речь шла не о чем ином, как о сохранении Финляндии как независимого государства.

Моим патриотическим долгом было помочь построить страну на прочном фундаменте.

То, что я предсказывал и против чего предупреждал, произошло. Завоевания Освободительной войны окажутся под угрозой, если мы не сможем быстро установить хорошие отношения с Антантой. В противном случае следовало ожидать, что дело Финляндии будет передано на мирную конференцию, где мы столкнемся с происками русских белых и новыми попытками Швеции отнять у нас Аланды. В эти же дни делегация аландских сепаратистов отправилась в Стокгольм и обратилась к шведскому правительству. Более того, консолидация нашей позиции в отношении иностранных дел была первым необходимым условием восстановления нашей внешней торговли. Если быстро не восстановить внешнюю торговлю, вскоре мы лицом к лицу столкнемся с голодом и опасным экономическим кризисом, который может поставить под угрозу восстановленный нами ценой таких больших жертв порядок. Это было тем более важно, что наша внешняя торговля до сих пор была направлена на Россию и требовались новые рынки, за завоевание которых можно было ожидать сильной конкуренции в конце мировой войны.

Столкнувшись со всеми этими фактами и проблемами, я решил вернуться в Финляндию для более детальных переговоров с правительством. В середине октября я прибыл в Хельсинки и сразу же посетил обладателя высшей власти в государстве сенатора Свинхувуда и министра иностранных дел Стенрота, которые повторили предложение, сделанное мне министром Энкелем, и дали общий обзор ситуации.

Казалось, отношения с Францией неуклонно ухудшались. Несколько дней назад французский консул представил резкую ноту с утверждением, что наша молодая республика находится под полным владычеством Германии и не может рассчитывать на какую-либо поддержку Франции. Провозгласив монархию и пригласив на престол немецкого принца, Финляндия встала на сторону Центральных держав. Нас предостерегали от мысли, что признание Франции не обусловлено режимом, – его не будет ни при каких обстоятельствах, если на трон сядет немецкий принц.

Только сейчас я узнал, что Англия собиралась признать независимость Финляндии, пока не стало известно, что правительство запросило немецкой интервенции. Перспективы улучшения финско-британских отношений не представлялись многообещающими, поскольку финское правительство заявило, что оно само не способно выполнить некоторые выдвинутые Англией условия, одно из которых заключалось в том, что Мурманская железная дорога не должна подвергаться нападению. Ситуация еще больше ухудшилась после того, как в мае 1918 года правительство, не посоветовавшись со мной, собрало и отправило экспедицию для защиты законных интересов Финляндии в Петсамо[34].

Я сообщил сенатору Свинхувуду, что после тщательного обдумывания и ввиду важности миссии я почувствовал, что не могу отказаться.

Я обещал попытаться получить ясную картину об отношении Лондона и Парижа к королевским выборам, не бросая при этом на чашу весов своего авторитета. Когда правительство получит информацию, которую я смогу дать ему после визита в страны Антанты, его делом будет поступить так, как оно сочтет лучшим. В конце концов, не исключена вероятность, что вопрос о монархии может стать последним козырем в руках правительства.

Продовольственная ситуация становилась тревожной. Поскольку из-за войны и последовавшего за ней всеобщего хаоса весенний сев не везде был возможен, урожай оказался скудным. Финляндия себя не кормила, а шансов на успех попыток с помощью Германии импортировать зерно с Украины было мало. И до восстановления нормальных отношений с победившей Антантой поставок продовольствия из Америки ожидать не приходилось. Я, естественно, пообещал сделать все возможное, чтобы доставить товар как можно скорее.

После нескольких дней в Хельсинки я в сопровождении моего зятя, майора Михаэля Грипенберга, предоставленного мне в качестве секретаря, через Швецию отправился на континент. К своему изумлению, на пароходе в Стокгольм я встретил направлявшуюся в Германию депутацию, чтобы от имени правительства проинформировать принца Фридриха Карла о результатах выборов и попытаться побудить его как можно скорее отреагировать на приглашение сейма.

Когда я указал, что миссия едва ли уместна, один из членов депутации заявил: «Мы полны решимости поставить мир перед свершившимся фактом», очевидно абсолютно убежденный, что весь мир примет решение Финляндии.

К сожалению, слухи о моей деликатной миссии распространились в Стокгольме, в результате чего столичные газеты сделали из этого сенсацию. У некоторых была информация, что я собираюсь положить начало Белому движению и что для этой цели набираю 200-тысячную армию из русских военнопленных в Германии. Другой журналист пошел еще дальше, сообщив, что я поставил себя во главе белогвардейского правительства. По третьему слуху, я собирался посетить страны Антанты в качестве эмиссара финского правительства.

Понимая, что последнее утверждение воспринято в шведской столице как вполне достоверное, я опасался, что эти дискуссии могут поставить под угрозу мою миссию, и 27 октября в письме сенатору Стенроту выразил сожаление по поводу этих слухов, касающихся моей персоны. Я писал: «Я беру на себя смелость еще раз подчеркнуть, что заявил о своей готовности поехать в Лондон и Париж как частное лицо только для того, чтобы пролить свет на политическую ситуацию, а вопрос об исполнении мной особой правительственной миссии может возникнуть только после того, как все будет сделано и если будут созданы необходимые условия. Поэтому я был бы признателен, если бы правительство немедленно опровергло слухи об официальном характере моей поездки».

Ссылаясь на некоторые заявления правительственных кругов, по-видимому породивших мнение, что финское правительство настолько стремится добиться признания Англии, что готово согласиться практически на любые уступки, я в письме сенатору Стенроту добавил: «На мой взгляд, это случай немедленного выкладывания всех своих козырей без какой-либо гарантии выигрыша. Когда позже начнутся настоящие переговоры, оппонент будет знать, что он может попросить все и дать минимум. Более того, я осмелюсь утверждать, что даже реконструкция правительства, о которой сейчас говорят газеты, должна рассматриваться как козырная карта, которую можно разыграть только в подходящий момент. Что касается моего собственного впечатления, то мне кажется, Финляндия пользуется большой тайной доброжелательностью в Англии и Америке, а договориться с Францией, чья политика, как правило, весьма импульсивна, будет сложнее».

Как показали события, в действительности все случилось наоборот.

Тогда, ссылаясь на мой разговор с депутацией на пароходе в Стокгольм, я высказал твердое убеждение, что приезд новоизбранного короля в Финляндию приведет к немедленному разрыву