Воспоминания. От службы России к беспощадной войне с бывшим отечеством – две стороны судьбы генерала императорской армии, ставшего фельдмаршалом и президентом Финляндии - Карл Густав Эмиль Маннергейм

В Стокгольме меня встретили не только проживающие там родственники, но и многие шведские братья по оружию в последней войне, а также ведущие деятели, принимавшие участие в борьбе за Финляндию. Через день или два после моего приезда они устроили публичный обед, на котором произнесли тост за успех финской армии. Я также посещал раненых в различных больницах, где мы вместе вспоминали о былых опасностях и победах.

Мне была оказана большая честь, когда 6 июня его величество король по случаю своих именин пригласил меня во дворец и вручил Большой крест ордена Меча «за заслуги, оказанные мной Швеции в Освободительной войне». Поблагодарив его величество за оказанную честь, я в последовавшей за награждением сердечной беседе заметил, что получил полную компенсацию за орден Меча низшей степени, на который рассчитывал двадцать лет назад, когда в 1898 году кавалергарды имели честь пригласить на обед шведского наследного принца, а я был дежурным офицером. Мое замечание его величество явно позабавило. На мой вопрос, как мне следует понимать слова его величества о том, что своей Освободительной войной я заслужил его одобрение, я получил ответ: «Я могу сказать вам, генерал, что только после вашей победы в этой стране воцарился мир». Король Густав также поблагодарил меня за обращение со шведскими офицерами, унтер-офицерами и солдатами в Финляндии.

Мне было ясно, что оказанная честь принадлежит не только мне, но и всем нашим вооруженным силам, а потому я телеграфировал главнокомандующему армией генералу Вилкаму, сообщая о признательности, выраженной в адрес финской армии.

Мне казалось, чувства, нашедшие выражение в этих почестях, указывали, что шведская кровь, пролитая за Финляндию и за Север, создала новые и более прочные связи между нашими странами. Я был искренне рад, что будущее финско-шведских отношений выглядело более светлым.

Во время моего пребывания в Стокгольме я встретился с представителями Великобритании и Франции, сэром Эсме Говардом и месье Делаво, верными друзьями Финляндии, и интересная информация, которую они мне предоставили, очень помогла мне понять ситуацию в мире. Они убеждали меня как можно скорее посетить Лондон и Париж, чтобы действовать там в интересах Финляндии, но, поскольку у меня не было официальной поддержки дома, я считал, что не могу самостоятельно проявить какую-либо инициативу в этом направлении. Однако ввиду важности полученной мной информации я счел своим долгом, несмотря на разногласия с правительством, проинформировать его о своей оценке ситуации и предостеречь от продолжения пронемецкой политики. Вскоре я обнаружил, что мои сообщения не имеют особой ценности: оказалось, на Государственном совете их полностью проигнорировали, а видный член правительства даже выразил мнение, что моя частная деятельность по сбору информации определенно показала, что на государственной службе я совершенно бесполезен.

Узкая немецкая ориентация ведущих финских кругов еще во время войны привела к далекоидущим политическим соглашениям весьма серьезного характера. В мирном договоре с Германией от 7 марта 1918 года, о котором с главнокомандующим не консультировались, нейтралитет Финляндии уже был принесен в жертву параграфом 1, где Германия согласилась побудить к признанию еще не признавшие нашу независимость государства. В том же духе были заключены торговое и морское соглашения, объединенные с мирным договором, в параграфе 2 которого говорилось, что субъекты обеих подписавших договор сторон пользуются в торговой и промышленной деятельности на территории другой стороны равными с жителями данной страны правами. Предоставление такой большой и предприимчивой нации, как немцы, таких прав влекло за собой неисчислимые риски. Как и секретный пункт мирного договора, по которому Германия имела право, пока немецкий экспедиционный корпус оставался на территории Финляндии, создавать базы там, где пожелает, в согласии с сохранением нейтралитета страны. Также финские корабли не могли быть переданы в регистр судов другой страны, независимо от того, была ли эта страна нейтральной или невоюющей. Далее было установлено, что финские торговые суда должны подчиняться правилам немецкого Адмиралтейства.

Все эти договоры были заключены во время войны, что указывало на то, как мало верило правительство в наши собственные силы. Если нет, то правительству после нашей победы следовало бы более целенаправленно и проницательно охранять наш нейтралитет и суверенитет. Однако события лета 1918 года показали, что правительство и тогда не обладало возможностями для решения поставленной задачи. Вступив в переговоры о военном союзе с Германией, хотя это явно было рассчитано на то, чтобы ввергнуть нас в войну с союзниками, они показали себя не способными управлять государственным кораблем.

Почти столь же опасной была политика правительства относительно введения монархии с немецким принцем на престоле. Даже после того, как 9 августа 1918 года Германия потерпела решающее поражение на французском фронте, названное генералом Людендорфом «черным днем немецкой армии», наша внешняя политика продолжала следовать тем же курсом. Справедливости ради надо признать, что Финляндия в то время не располагала теми средствами внешнеполитической и военной информации, которые требовались для объективной оценки ситуации. Оценивая положение Финляндии в мире, правительство надело немецкие очки, и выводы в той мере, в какой это касалось Финляндии, были соответствующими.

К моему удивлению, я заметил, что то же самое относится и к влиятельным шведским кругам, даже если они осознавали реальность раньше, чем мы. И только в октябре 1918 года, после того как Австро-Венгрия в середине сентября тщетно попыталась договориться с союзниками о сепаратном мире, а Болгарии в конце месяца удалось добиться перемирия, финское правительство наконец начало осознавать реальность. Но, несмотря на все признаки изменения баланса сил, оценка ситуации правительством была все равно настолько нереалистичной, что они вообразили, что смогут сидеть на двух стульях. Несмотря на осознание, что внешнюю политику необходимо скорректировать, 9 октября в сейме состоялись королевские выборы, и принц Фридрих Карл Гессенский, зять императора Вильгельма, был избран королем Финляндии.

Накануне королевских выборов министр Карл Энкель, занимавший пост помощника министра иностранных дел, по заданию правительства связался со мной в Стокгольме, чтобы побудить меня поехать в Англию и Францию в качестве их представителя. Я должен был попытаться добиться признания нашей независимости Англией и убедить признавшую в начале января наш суверенитет Францию возобновить прерванные после призыва немцев дипломатические отношения. Правительство также хотело, чтобы я разъяснил его позицию в вопросе о монархии в Лондоне и Париже, а Америку убедил снять эмбарго на уже закупленные партии пшеницы и разрешить Финляндии осуществлять дальнейшие закупки.

Начнем с того, что я был против этого предложения. В