Воспоминания. От службы России к беспощадной войне с бывшим отечеством – две стороны судьбы генерала императорской армии, ставшего фельдмаршалом и президентом Финляндии - Карл Густав Эмиль Маннергейм

В телеграмме сенатору Стенроту от 17 ноября я писал: «В целом мои переговоры с лордом Робертом Сесилом и официальными лицами Министерства иностранных дел и Военного министерства указывают, что существует глубоко укоренившееся недоверие к Финляндии, и нам следует отказаться от мысли о коронации принца Фридриха Карла».

В тот же день я получил телеграмму, в которой правительство сообщало мне, что желает назначить меня регентом, и просило моего согласия. Полностью сознавая ответственность, которую несла эта должность в такой переходный для Финляндии период, я решил, что мой долг – принять предложение правительства, тем более что в качестве регента я получал больше полномочий для ведения переговоров.

В ходе бесед в Министерстве иностранных дел у меня сложилось четкое впечатление, что финский вопрос – один из тех политических вопросов, которыми Англия не желала заниматься, за исключением консультаций с Францией, и я решил как можно скорее отправиться в Париж. Уезжая, я прочитал в газетах, что лорд Роберт Сесил подал в отставку. Это была серьезная потеря для дела Финляндии.

24 ноября после прекрасно организованной британскими властями поездки я прибыл в Париж, где меня встретил наш неофициальный представитель господин Эрик Эрстром. 27-го числа правительство поставило меня в известность, что партии в сейме единогласно назначили меня регентом, однако по практическим соображениям настоящие выборы состоятся только после моего возвращения. При этом мне сказали, что я могу действовать со всеми полномочиями главы государства. Одновременно мне сообщили, что правительство должно быть немедленно реорганизовано и на следующий день я получу список новых членов.

В день получения мной этого сообщения было сформировано новое правительство. Кабинет сенатора Пассикиви ушел в отставку, и правительство из 12 членов, половина – республиканцы, половина – монархисты, сформировал новый премьер-министр профессор Лаури Ингман.

Без особой надежды я обратился к господину Филиппу Бертл о, влиятельному «серому кардиналу» с набережной Орсэ, поскольку слышал, что он не особо благоволил Финляндии. На самом деле все оказалось как раз наоборот: месье Бертло был чрезвычайно дружелюбен и дал понять, что питает к моей стране большие симпатии, хотя и недоволен ее нынешней политикой.

В одной из последующих бесед месье Бертло известил меня, что говорил об условиях возобновления дружественных отношений с Финляндией с премьер-министром Клемансо, а также с министром иностранных дел месье Питоном. Франция желала новых демократических выборов в Финляндии и формирования нового правительства не из «воинственных германофилов», а из представителей реального большинства народа. Новое правительство должно было издать декларацию с гарантиями политики, удовлетворяющей страны Антанты. Более того, необходимо избрать главу государства, пользующегося их доверием, – здесь господин Бертло добавил: «То есть вас» – и министра иностранных дел, с которым союзники могли бы работать.

Я сказал месье Бертло, что, если бы меня избрали главой государства, это само по себе послужило бы гарантией изменения внешней политики Финляндии, тем более что по конституции 1772 года глава государства наделен широкими полномочиями. Если Франция выразит несогласие с новым правительством, это еще больше усложнит мое положение по возвращении домой. В доказательство моего желания предложить Франции информацию о положении Финляндии я указал, что французскому правительству будет предложено направить военную миссию.

Встреча с министром иностранных дел господином Питоном свидетельствовала, что лед тронулся. Я увидел чрезвычайно обаятельного человека, питающего большую симпатию к нашей стране. Он рассказал мне, что интерес к Финляндии возник у него на Всемирной выставке в Париже в 1900 году, когда он восхищался финским павильоном, а на официальном обеде сидел рядом с нашим комиссаром, так красноречиво рассказывавшим о своей стране, что Финляндия покорила сердце месье Пишона, – яркий пример того, как мелочи могут привести к большим результатам.

Месье Пишон сказал, что лично взял на себя инициативу добиться признания Францией нашей независимости, но не знает, удастся ли Франции убедить своих союзников последовать ее примеру. Он обещал обсудить с Англией вопрос о признании Финляндии до мирной конференции и сказал, что будет советовать империи признать нас.

Что касается вопроса об Аландах, Франция не имела никаких обязательств перед Швецией, хотя господин Пишон придавал определенное значение желанию населения включить архипелаг в состав Швеции.

Я считаю интересным спасти от забвения неизвестную нам деталь. Господин Пишон несколько раз упоминал, что во время мировой войны Франция делала представления российскому правительству с целью попытаться добиться изменения панславянской политики в отношении Финляндии. Деликатный вопрос для союзной державы. В ходе моего прощального визита господин Пишон сообщил мне, что мое предложение об отправке военной миссии встретили хорошо.

Из числа влиятельных французских политиков, с которыми я встречался, очень сердечного и искреннего друга Финляндии я нашел в лице господина Франклин-Буйона, председателя Комитета по иностранным делам палаты депутатов. Его любимой идеей в отношении России было создание Балтийского альянса, куда также должна войти Финляндия. На что я ответил, что моя страна, имеющая древние исторические и культурные связи со странами Севера, предпочла бы присоединиться к скандинавскому блоку, несмотря на недальновидную политику Швеции в ал андском вопросе, которая на данный момент препятствовала сотрудничеству. На вопрос месье Франклин-Буйона, как я оцениваю политику великих держав в отношении России, я, как и в Лондоне, ответил, что Российское государство должно быть возрождено в его собственных национальных границах, однако, по-моему, большевизм представляет опасность для всего цивилизованного мира. В интересах Финляндии стремиться к хорошим политическим и экономическим отношениям с Россией, свободной от большевизма. Месье Франклин-Буйон согласился с этим. Он не мог разделить убеждение британцев, что большевизм следует изолировать, чтобы он исчез, поскольку, по его мнению, он будет только усиливаться.

Я видел, что антифинская пропаганда русских эмигрантов попала на благодатную почву. Как союзники они по-прежнему имели большое влияние и благодаря своим связям смогли заручиться поддержкой прессы в противостоянии финским интересам, в особенности в таком важном вопросе, как признание Англией и Соединенными Штатами независимости Финляндии до приближающейся мирной конференции. Но были и исключения. К ним принадлежал бывший министр иностранных дел России и посол в Париже Извольский. Во время визита ко мне он выразил симпатию к Финляндии и заявил, что готов помочь нашему делу. А также дал понять, что лишился поста министра иностранных дел из-за симпатий к Финляндии, однако к этому следует относиться с долей скептицизма, поскольку хорошо известно, что его отстранение в Париж обусловил провал его балканской политики.

Комитет, представлявший русские интересы в Париже, впоследствии дошел до того, что представил на Мирной конференции 1919 года меморандум, в котором было объявлено, что Россия никогда не откажется от «прав, составляющих