Иеромонарх революции Феликс Дзержинский - Алексей Александрович Бархатов

Феликс подошел к окну, отодвинул тяжелые шторы. Окна в новом кабинете ему нравились – удобные, большие. Смотрел он в них редко, зато можно было долго работать при естественном свете. А затемно он плотно закрывал их, чтобы не привлекать внимания прохожих.

День сегодня был солнечным. Вздохнул и вызвал секретаря следственной части Левитана. Вытащил из портфеля и дал ему лист бумаги из той кипы, что привез из Петрограда:

– У одного из прежде арестованных и уже освобожденных некоего Зомера Деляфар и Гольперштейн изъяли паспорт и чековую книжку. Сказали, что взяли с собой в Москву по ошибке, обещав вернуть. Но до сих пор не вернули. Пусть они немедленно дадут мне справку по этому поводу.

Следующим был новый управляющий делами Пятницкий. Его Дзержинский попросил подготовить обращение в Президиум ВЦИК о крайней необходимости пополнения состава ВЧК из числа наиболее проверенных, идейных и ответственных товарищей – «Критиковать и разбирать жалобы да доносы легко, а помочь?».

Вон Моссовет всё никак не успокоится после операции с анархистами, а преступность-то как раз заметно успокоилась, о чем свидетельствуют ежедневные сводки. Но теперь депутаты просят подробно ставить их в известность о планируемых облавах и непременно проводить их с участием своих представителей. «Ну да, ну да, сначала с трибуны расскажем, кого, как, когда и где ловить собираемся, а потом уж, помолясь, и отправимся. И вместо маузера будем удочку с собой брать…»

Феликс давно не писал жене. Не раз собирался, но обстоятельства, а порой и настроение никак не давали. Может быть, сейчас удастся выбрать несколько минут.

«Дорогая моя!

Я нахожусь в самом огне борьбы. Жизнь солдата, у которого нет отдыха, ибо нужно спасать наш дом. Некогда думать о своих и себе. Работа и борьба адская. Но сердце мое в этой борьбе осталось живым, тем же самым, каким было и раньше. Все мое время – это одно непрерывное действие… Мысль моя заставляет меня быть беспощадном, и во мне твердая воля идти за мыслью до конца…

Кольцо врагов сжимает нас все сильнее и сильнее, приближаясь к сердцу… Каждый день заставляет нас прибегать ко все более решительным мерам. Сейчас предстал перед нами величайший наш враг – настоящий голод. Для того чтобы получить хлеб, надо его отнять у тех, у кого он имеется, и передать тем, у которых его нет. Гражданская война должна разгореться до небывалых размеров. Я выдвинут на пост передовой линии огня, и моя воля – бороться и смотреть открытыми глазами на всю опасность грозного положения и самому быть беспощадным…»

Остановился. Перечитал. Как-то уж очень митингово получалось. Но теперь именно такой строй, такие слова привычно выдаёт его рассудок. А привычка, как говорят англичане, вторая натура. И потом Зося и сама революционерка, пусть не видит всего этого, но почувствует, поймёт.

В дверь постучали. По неизменной деликатности всегда можно было угадать Сорокина. Дзержинский взял его и его дочерей с собой в Москву. И ни разу не раскаялся.

– Господин председатель! К вам Беленький с новым шофером.

– Попросите подождать одну минуту, Григорий Кириллович.

Ну вот и пора заканчивать послание:

«Физически я устал, но держусь нервами, и чуждо мне уныние. Почти совсем не выхожу из моего кабинета – здесь работаю, тут же в углу, за ширмой, стоит моя кровать. В Москве я нахожусь уже несколько месяцев. Адрес мой: Б. Лубянка, 11.

Быть может, ты найдешь оказию, чтобы написать мне о себе и Ясике».

– Разрешите, Феликс Эдмундович? – Абрам Беленький ввел в кабинет молодого худенького паренька в кожаной куртке.

– Нам на «паккард» из автобоевого отряда порекомендовали водителя.

Дзержинский встал, вышел из-за стола, внимательно взглянул в глаза и протянул руку:

– Здравствуйте! Как вас зовут?

– Сергей Тихомолов, – по-военному отчеканил и вытянулся юноша.

– А я Дзержинский. Откуда вы родом, товарищ Тихомолов?

– С Волги.

– Это хорошо. Работа у нас тут бурлацкая, в три смены, – улыбнулся Феликс. – Вам придется не только меня, но и других руководителей возить. Так что подберите себе помощников. О жилье позаботится Абрам Яковлевич. Он и продовольственную карточку выдаст. Сто граммов хлеба в сутки, ну и обед с кониной, так, товарищ Беленький?

Работы было действительно много. Сотрудники видели, как живет своим делом председатель, как настойчиво и скрупулезно изучает дела, готовит операции, и старались подражать. Получалось не всегда. Но Дзержинский был спокоен и терпелив в отношениях.

Больше всего раздражали Феликса не неудачи, не неумелость. И даже не то, что за действиями ВЧК по тем или иным причинам придирчиво наблюдают не только враги. А то, что в атмосфере, когда он вынужден там и сям оправдываться, будто не одно дело делаем, некоторые сотрудники своим поведением откровенно дискредитируют комиссию. Сочли, что кожанка и маузер являются мандатом на вседозволенность. Причем их начальники стараются либо не замечать эти поступки, либо покрывать, либо оправдывать нервными срывами от напряженной и опасной работы. И до Дзержинского эта негативная информация должна порой доходить окольными путями. А ему уже ничего не остается, как тратить время на такие записки, как сегодня:

«Заведующему Спекулятивным отделом ВЧК.

Пузыревский третьего дня и вчера напился до того, что проделал ряд безобразий, компрометирующих нашу комиссию. Стрелял в гостинице, а затем болтал всевозможные глупости, свидетельствующие о том, что этот человек с нами ничего общего не имеет. Кроме того, вчера напился при исполнении обязанностей, захватил автомобиль председателя больничных касс, сказав ему, что он член нашей комиссии и т. д. Прошу его немедленно уволить, отобрав у него все удостоверения, и уведомить меня».

Следствие по делу анархистов подтвердило их связи с крупной контрреволюционной организацией «Союз защиты родины и свободы», которую возглавляет Борис Савинков, когда-то один из самых успешных эсеров-боевиков. Личность, несомненно, яркая и в определенных кругах популярная, если не сказать, легендарная. Его дерзкие теракты, не менее дерзкие побеги были известны всем революционерам. Отметился он и на литературном поприще.

Вернувшись из эмиграции, Савинков активно поддержал Керенского, стал управляющим военного министерства и товарищем министра. Обладая диктаторскими амбициями, волевым характером, решительностью и целеустремленностью пользовался почти неограниченной властью. При наступлении Корнилова был назначен военным губернатором Петрограда и исполняющим обязанности командующего войсками округа. Но затем из-за несогласия с нерешительностью Временного правительства подал в отставку.

А теперь, судя по разведданным, он хотел создать не партию, а мощную, разветвленную организацию, в которую могли бы войти все, кроме большевиков, – от крайних монархистов до левых социал-демократов. Главное, что должно их объединить, – стремление сбросить нынешнюю власть.

Борис Савинков. 1917 г.

[Из