Почему мы умираем: Передовая наука о старении и поиск бессмертия - Венки Рамакришнан

В минувшие эпохи снижение младенческой и детской смертности означало, что больше людей достигало репродуктивного возраста, а это закономерно вело к росту населения. Но не стоит думать, что в развитых странах, уже миновавших демографический переход, дальнейшее увеличение продолжительности жизни непременно обернется ростом населения. В Японии люди живут дольше, чем несколько десятилетий назад, но численность населения страны по сравнению с 2010 г. уменьшилась из-за снижения рождаемости.

Во многих странах коэффициент фертильности упал ниже уровня воспроизводства. Также в развитых странах постепенно сдвигается средний возраст деторождения. В настоящее время женщины все чаще рожают первого ребенка после 30, иногда даже около 40 лет, а это на 10 или даже 20 лет позже, чем было принято веком раньше. Обе эти тенденции объясняются ростом уровня жизни и безопасности, надеждой на долгую жизнь, эмансипацией женщин и их участием в трудовой деятельности. В совокупности эти факторы замедлили или остановили рост населения во многих частях мира, что оказалось весьма полезно во многих отношениях – и не в последнюю очередь из-за воздействия человека на мир природы и окружающую нас среду. Меня удивляют экономисты, которые видят в этом проблему, особенно когда упоминают спад роста населения в Китае. Так, Илон Маск, например, считает[414] грядущий глобальный демографический коллапс гораздо более серьезной проблемой, чем изменение климата, что кажется мне просто абсурдным.

Так или иначе, если люди живут дольше[415], то численность населения растет, если только не вмешается один из двух факторов: либо еще сильнее упадет рождаемость, либо вслед за продолжительностью жизни повысится возраст деторождения. Правда, оба сценария вызывают сомнение. Во многих странах средний возраст деторождения постепенно повышался, пока не достиг биологического предела. Начиная примерно с 35 лет женщине все труднее зачать, а вскоре и вовсе наступает менопауза. Если бы с увеличением продолжительности жизни удалось отодвинуть и срок наступления менопаузы, это решило бы проблему позднего деторождения и было бы справедливо по отношению к женщинам, которым сегодня зачастую приходится принимать решение о рождении ребенка в тот самый момент, когда начинается успешная профессиональная карьера. Однако менопауза – это часть комплекса сложных биологических процессов, и пока нет никаких признаков того, что мы сможем изменить время ее начала. Разумеется, у женщин остается возможность иметь детей даже в постменопаузе, например путем имплантации ранее замороженной яйцеклетки или зародыша, полученного с помощью ЭКО, с последующей гормональной терапией – но это дорого и хлопотно, к тому же сопряжено с определенным риском. Другой путь остановить рост численности населения при увеличении продолжительности жизни – еще больше снизить рождаемость, но это означает, что доля пожилых людей в общей численности населения вырастет, а это тоже имеет определенные негативные последствия.

Давайте рассмотрим оптимистический сценарий, когда средняя продолжительность жизни превышает 100 с лишним лет, причем почти все эти годы люди живут в добром здравии. Численность населения стабилизировалась: женщины стараются иметь меньше детей и рожать их как можно позже. И если мы не можем убедить все уменьшающуюся молодую часть общества содержать все более многочисленную группу пожилых пенсионеров, остается только одно: людям придется работать дольше, а уходить на пенсию позже.

СМОЖЕТ ЛИ ЧЕЛОВЕК РАБОТАТЬ ДО 70–80 ЛЕТ или даже дольше, зависит от характера работы. Пол Рут Уолп, директор Центра этики при Университете Эмори задается вопросом: порадует ли 65-летнего человека, занятого тяжелым или неквалифицированным трудом, перспектива заниматься этим еще по крайней мере 15 лет? Очень многим людям не нравится их работа[416], и они с нетерпением ждут выхода на пенсию. В 2023 г.[417] во Франции более 1,2 млн людей вышли на марши протеста в ответ на предложение правительства увеличить пенсионный возраст всего на два года: с 62 до 64 лет. После французских протестов[418] кое-кто в США даже предлагал снизить пенсионный возраст, аргументируя это тем, что люди, призывающие американцев вкалывать до 70 лет, сами обычно сидят на тепленьких местечках и хорошо оплачиваемых должностях. Такая офисная работа для 80-летнего человека интересна и доставляет интеллектуальное удовольствие, но для людей, которые в свои 62 года устали менять шины или сидеть на кассе за 11 долларов в час, все совсем иначе. У себя в институте я заметил, что технические сотрудники, не занимающиеся наукой, стремятся уйти на пенсию, как только достигают соответствующего возраста, а вот ученые стараются работать как можно дольше.

Когда я спрашиваю некоторых из моих коллег об их планах, касающихся пенсии, особенно в Америке, где ученый, продолжающий работать и после 80 лет, не такая уж большая редкость, мне обычно отвечают: «У меня слишком интересная работа, чтобы уходить на пенсию!» Некоторые при этом утверждают, что именно сейчас они работают успешнее, чем когда-либо. Однако факты говорят об обратном. Мы все готовы признать, что не сможем пробежать стометровку так же легко и быстро, как в 20 лет, но упорствуем в заблуждении, что интеллектуальные способности у нас ничуть не хуже, чем были в юности. Может быть, дело в том, что мы слишком отождествляем себя со своими мыслями, которые и определяют наше восприятие самих себя. Однако на самом деле это не так – в том, что касается творчества и инициативности, мы уже не те, что прежде.

Чтобы убедиться в этом, достаточно, например, посмотреть, в каком возрасте известные люди достигли своих главных творческих успехов. Если мы говорим о науке, то почти у всех лауреатов Нобелевской премии важнейшие достижения приходятся на молодые годы, когда эти ученые еще не обладали большим авторитетом. Биологи и химики обычно совершают свои главные открытия примерно на десять лет позже, чем физики и математики, – возможно, потому, что в этих областях науки требуется больше времени, чтобы освоить огромный объем знаний, приобрести практический опыт и накопить необходимые ресурсы. Знаменитый математик Годфри Харди в своем эссе «Апология математика» (A Mathematician's Apology, 1940) писал: «Никому из нас нельзя забывать, что математика, как никакая другая область искусства или науки, – занятие для молодых… Я не знаю ни одного великого прорыва в математике, сделанного человеком старше пятидесяти»[419]. И это на самом деле так. Если обратиться к недавнему прошлому, то одно из величайших математических открытий, доказательство последней теоремы Ферма, сформулированной 350 лет назад, Эндрю Уайлс сделал, когда ему было около 40 лет.

Конечно, многие пожилые ученые продолжают вести в своих лабораториях первоклассные исследования и делать открытия. Но это происходит не потому, что их собственные мысли так глубоки и оригинальны. Дело в том, что у них уже есть имя, достаточная база и фонды и они могут привлекать к работе лучших молодых ученых. На долю последних приходятся многие, если не все, свежие идеи – и, разумеется, львиная доля практической работы. И все же, пожилые ученые – даже те, кто делает отличную работу и которым при этом помогает команда молодых специалистов, – крайне редко открывают новые направления. Зачастую они продолжают разрабатывать прежние идеи. Вот мне, например, посчастливилось привлечь в свою лабораторию очень талантливых молодых ученых, благодаря которым в ведущих журналах продолжают публиковаться статьи, посвященные результатам работы нашей лаборатории. Но правда и то, что и эти статьи, и сама работа в определенном смысле лишь продолжение моих давних идей. Несколько в полном смысле новых проектов запущены не мной, а молодыми членами нашей группы. Да, конечно, мне могут указать на исключения: например, химик Карл Шарплесс получил свою вторую Нобелевскую премию в 81 год за работу, которую начал примерно в 60. Однако этот случай и примечателен своей исключительной редкостью.

Не только ученые-теоретики достигают пика творческих достижений в относительно молодом возрасте. Это также верно и для бизнеса, и для технической мысли. Томасу Эдисону не было и 30, когда он основал лабораторию в Менло-Парке (штат Нью-Джерси) и вскоре после этого изобрел свой вариант лампы накаливания. В наши дни многие из инновационных компаний – Google, Apple, Microsoft и разрабатывающая искусственный интеллект DeepMind – были