Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— Семь с половиной талеров… Жене дурно-то не станет? — Интересуется генерал.

— Ой, трескает как не в себя… — едва не с гордостью говорит Фриц. — Она же брюхатая у меня.

— А, ну поздравляю.… Получишь потраченное. — Он лезет в кошель. А этого Грандезе… Ты мне его адрес напиши, я в Ланн поеду скоро, сам его отыщу.

Барон думал, что этот человек в Ланне ему не помешает. Теперь у него там не только Агнес проживала, но и графиня Брунхильда с графом. И он, отсчитав деньги Сычу, продолжил разговор, но уже так тихо, что тому пришлось наклоняться к господину, чтобы того расслышать:

— А Госпожа Ланге как живёт?

— Уж и не знаю, что сказать про неё, экселенц. Уж смотрю, смотрю, а сказать-то особо и нечего, экселенц. — Сыч тоже говорит очень тихо. — Писем никому не пишет. И ей никто не пишет. Дружит она всё больше с сестрицей вашей, госпожой Рене, часто встречаются, поп наш оглашённый иной раз к ней ходит на обеды, иной раз госпожа Роха зайдёт… Кучера она за кофе и сахаром, или за пряниками, или ещё за какой мелочью посылает в Лейдениц пару раз в неделю — рассказывал Фриц Ламме. — А на той неделе, видели её на пристани со служанками, переправлялись за реку Лейдениц, но ездила в Эвельрат, наверное, ходила по лавкам, так как вернулась с многими покупками. Больше нечего мне про неё сказать. В церкви всегда впереди всех, первая к причастию идёт, всегда благообразна, дочурка её — чистый ангел. Наш поп её хвалит как только может. Больше и сказать про неё нечего, ничего нечестного за ней я не нашёл.

Ну, это всё генерал и без него знал. Кажется, всё действительно хорошо. Но всё равно было ему на душе неспокойно. Волков уже отпускал своего коннетабля, когда в гостиной появилась баронесса:

— Письмо вам, от соседей.

От соседей… И было то письмо от барона фон Фезенклевера. И в том письме приглашение на обед, который должен был состояться через два дня. Сосед писал, что будут и другие местные сеньоры, которых Волков, несомненно, знал. И некоторых был рад повидать, например, Гренеров. Карла, которого он знал ещё юношей и уважал за храбрость. Но были и другие соседи, например Балли из поместья Дениц. Все знали и все помнили, что это именно Волков отрубил голову Адольфу Фридриху Балю, барону фон Дениц, якобы за то, что тот умерщвлял людей в округе. Родственники красавца барона не должны были того забыть, но раз то дело дошло до епископа маленского и даже до курфюрста, они не могли упрекать Волкова в убийстве. Но не любить его, они имели право всем сердцем. На том обеде должны быть и другие местные сеньоры, что водили близкую дружбу с влиятельным семейством Маленов.

«Те ещё соседи».

Но отказаться от обеда генерал не мог. И было на то две причины. Во-первых, ему нельзя было отчуждаться от местного общества, чтобы не прослыть высокомерным. А во-вторых… Как раз сейчас у своего старшего брата барона, гостил бывший канцлер герцога фон Фезенклевер. Волков не мог не повидаться с человеком, который не раз помогал ему.

— Госпожа моя, — говорит он своей жене. — Вы ещё не запачкали свои новые платья?

— А что такое? — сразу оживает супруга. Она не отходила от него, пока он читал.

И тогда барон отдаёт ей письмо:

— Вас приглашают на обед.

— Ах! — она хватает бумагу. И сразу принимается жадно читать. Баронессе всё, всё интересно. Её радует любой выезд из Эшбахта. И ещё даже не дочитав и не отрывая глаз от написанного она кричит:

— Ингрид… Ингрид! Где ты бродишь, бестолковая?

— Чего вам, госпожа? — влетает в комнату служанка.

— Стирай рубахи, те, что в Вильбурге купили, платье не стирай, его просто почисть.

— Какое?

— Синее, что с кружевом по вороту… И себе всё стирай, с нами поедешь к соседям. Чтобы чистая была! И побыстрее…

— Когда едем-то?

— Через два дня.

— Ой, так успею.

— Ты вечно говоришь, что успеешь, а сама потом не успеваешь, — упрекает служанку баронесса, дочитывая письмо. А как письмо было закончено, она поднимает глаза на супруга. — Сыновей надобно брать с собой…

— Наших? — на всякий случай уточняет генерал.

— Наших, — подтверждает баронесса, — пусть знакомятся с соседями, таков порядок. Сызмальства соседей надо знать, так раздоров меж знатными фамилиями меньше.

— Опозорят они вас там, побьют кого-нибудь из детей, будете потом извинятся. — сомневается в разумности такого шага Волков.

— Ничего, извинюсь как-нибудь… А может ещё и их, кто постарше, отлупцует, — с надеждой отвечает ему супруга.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 26

⠀⠀

Дорогие товары его племянник завозил не в Амбары. Там, на пристанях, сновали чиновники Его Высочества, и всё привезенное или увозимое тут же обкладывали пошлинами. Пусть и не большими. Но на хорошем обороте, даже при таких пошлинах денег терялось количество изрядное. Оливковое масло, вино, бронзу, свинец, цветную стеклянную посуду, мёд, сахар и прочее, Бруно вёз на небольшую пристань Застава, где по-прежнему командовал сержант Жанзуан. Теперь старик стал совсем седой, растолстел и вид имел скорее купеческий, чем солдатский, хотя тесак на поясе, и сержантскую ленту над левым локтем всё ещё носил. По одежде было видно, что торговая жизнь шла ему на пользу. Как и Заставе, которая из военного поселения с бараком и частоколом, выросшего на месте рыбацких шалашей и хижин, превратилась в аккуратную деревеньку на три десятка неплохих домиков с огородами, со складами возле пристани, с курами и козами вокруг. А ещё с постоялым двором, в котором ночевали и хозяева лодок с баржами, и возницы тягловых лошадей, что тащили баржи вверх по реке. Женщины здесь были опрятны, а дети многочисленны. В общем, селение выглядело хорошо.

Денег с проплывающих плотов из брёвен сержант уже не собирал. В последнем договоре этот сбор был упразднён, за право всех купцов Волкова беспошлинно торговать в Рюммиконе и Мелликоне, а также иметь там свои склады и лавки. Конечно, нескончаемые плоты отличного леса, сплавляемые горцами по реке на север, приносили ему весьма неплохие сборы, но барон пошёл на уступки ради хороших отношений с кантоном Брегген. А ещё потому, что о том его лично просил свёкр Бруно Клаус Райхерд. Он хоть давно уже не являлся ландаманом, но всё ещё в горной земле слыл человеком первым среди равных. И представлял