Третий Рим. 500 лет русской имперской идеи - Илья Сергеевич Вевюрко

интеллектуального иммунитета у советского гражданина, только по видимости подкованного даже в «историческом материализме». Тем не менее надо признать, что символическое возвращение к февралю 1917 года – например, в использовании двуглавого орла без царских инсигний на монетах – было глубоко не случайным. Россия как бы вернулась в ту точку, из которой начинала путь к Октябрю, чтобы продолжить дело Февраля, так же смутно понимаемое, как и тогда. Впрочем, несмотря на отсутствие идеи, определенная энергия – энергия распада – была проявлена с такой силой, что у нее должен был быть серьезный источник. Этот источник тщетно искать в религиозном возрождении, о котором у нас будет речь в следующей, заключительной части. Его можно было бы описать и в религиозных терминах, но тогда пришлось бы обратиться к истории золотого тельца и ее символических интерпретаций. Политика страны, внешняя и внутренняя, с 1991 года может быть рационально представлена только как ряд актов торговли.

Замечательным символическим памятником этого наступившего состояния безвременья (которое только в самом начале, скорее, даже накануне, казалось «новым поворотом») стал первый гимн Российской Федерации. За основу его была взята «Патриотическая песня» Михаила Ивановича Глинки (1838) – красивая, русская по духу мелодия. Но сочинить слова для нее так и не удалось: Федерация не имела идеи, даже хотя бы только исторической, ретроспективной, чтобы облечь ее в слова. В результате произошло возвращение к переформулированному советскому гимну, с музыкой, принятой как раз после Победы, на слова поэта, написавшего две предыдущие – сталинскую и послесталинскую – версии текста. Несомненно достойная мелодия наследовала гимну партии большевиков и, возможно, увертюре Василия Сергеевича Калинникова «Былина».

Печать министерства Временного правительства. Фото из семейного архива

Новый гимн, принятый в 2000 году, ознаменовал некое подобие общественного договора, в символических формах заключенного тогда же между властью и народом. Пункты этого негласного соглашения примерно следующие: на основании общего прошлого «от южных морей до полярного края» признается нерушимость границ, которые обосновываются «вековым союзом братских народов» (тезис, перенесенный из гимна СССР на масштаб РСФСР); народ и правящие им круги объединяет априорная гордость за страну; признается, также априори, «мудрость народная», по-видимому, легитимирующая власть в электоральном процессе; всем обещается в грядущем «широкий простор для мечты и для жизни»; упоминается Бог. Речь не идет о том, что Сергей Владимирович Михалков получил инструкции для написания гимна – скорее всего, нет. Он чувствовал настроение, носившееся в воздухе, и запечатлел его на бумаге.

Упоминание Бога, которое будет в дальнейшем повторено в Конституции – «сохраняя память предков, передавших нам идеалы и веру в Бога», выражает отход от обязательного атеизма и попытку опереться, по примеру западных демократий, на незыблемые широкие понятия, не требующие идеологической определенности. Поскольку задача не выходила за эти рамки, никакие обязательства перед Богом не были названы, общественный договор остался всецело секулярным. Бог в гимне предстает лишь как Хранитель земли, но не как Царь и Судия. Это еще не Бог Живой, в руки Которого «страшно впасть» (Евреям 10:31) и Который обязывает к тому, чтобы все было не понарошку. В Конституции, являющейся основным законом для всех граждан, «идеалы» и «вера в Бога» даны скорее как альтернатива, чем как единое целое (в противном случае она исключала бы атеистов). Таким образом, верующим разных конфессий предоставлено то, что они хотели бы услышать, а это несомненно свидетельствует лишь о том, что государство заинтересовано в их учете.

Претерпел изменение и герб. До 1993 года официальным оставался герб РСФСР, но на монетах появился двуглавый орел без инсигний, который в народном сознании воспринимался как официальная эмблема государства. Принятый в 1993 году двуглавый орел с инсигниями появился на монетах лишь в 2016 году. В гербе и флаге – романовском триколоре – Россия апеллировала к правопреемству с империей, но идея этой апелляции осталась неясна, хотя кресты на инсигниях успели вызвать некоторую ревность иноконфессиональных деятелей. Очевидной была только попытка опереться на прошлое, утвердить на исторической идентичности свое настоящее, все так же безвременное, бездвижное бытие. С этой целью максимально использовалась память Победы как учредительного события: поиск другого, кроме разве что революции, такого события в прошлом обязательно привел бы или к династическим, или к церковным вехам.

История современной государственной эмблематики России особенно показывает, что, при несомненной важности братства народов, после смерти коммунистической идеи, всемирной по своему значению, нашей стране оказалось негде искать опоры вне своей имперской истории, потому что, кроме простой исторической реальности, огромные разноплеменные пространства ничем не синтезируются. Определеннее говоря, без непосредственного материального интереса, который не всегда может оставаться стабильным, они не синтезируются ничем, кроме энергии русского народа, который однажды объединил их. С угасанием этой энергии пространство неизбежно дезинтегрируется, либо получит внешнюю рамку, как во времена Орды.

Русский народ с начала своей истории оказался большим народом на достаточно разреженном пространстве. Это привело к тому, что, в отличие от Византии, где удельный вес разных этносов был значительно менее неровен, а государственный статус определялся православием, у нас в центральных регионах страны посредством крещения «инородцы» за одно-два поколения становились русскими. В современных условиях равенство политических прав гарантировано независимо от происхождения и вероисповедания; но удельный вес русского народа практически не изменился, как и тот факт, что никакой живой национальной идеи вне православия у него нет, а у России нет идеи вне истории русского народа.

Между тем усредненное состояние наше в общем и целом до сих пор соответствует бессловесному гимну, и эпидемия сквернословия, разразившаяся в последние годы, хорошо коррелирует с принципиальным умственным бессловесием. Это соответствие представляется гарантией стабильности здесь и теперь, независимо от того, чтó такая стабильность несет будущему. После краха государственного атеизма усредненное состояние наше все эти годы напоминало то, что святой Николай Японский писал о стране, в которую он отправился с миссией: «Она рисовалась в моем воображении, как невеста, поджидавшая моего прихода с букетом в руках. Вот проснется в ее тьме весть о Христе, и все обновится. Приехал, смотрю – моя невеста спит самым прозаическим образом».

Второе крещение

Крах государственного атеизма и самой коммунистической идеи, обращение части людей к Богу, продолжавшееся все советское время и интенсифицировавшееся с 1970-х годов, когда произошел сильный приток в религию учащейся молодежи, относительно массовое крещение начиная со времен Перестройки, восстановление храмов и возрождение многих отраслей церковного искусства, последовавшая в 2000 году канонизация новых мучеников, реституция части дореволюционной церковной собственности – все это было названо