Третий Рим. 500 лет русской имперской идеи - Илья Сергеевич Вевюрко

в православной публицистике «вторым крещением Руси». Фактически количество крещений, особенно взрослых, конечно, увеличилось; но в целом известно, что и раньше представители старшего поколения тайно или полутайно крестили едва ли не большинство детей традиционно православных регионов СССР [129]. Так не уместнее ли было бы назвать наставший перелом, если он действительно настал, «вторым воцерковлением»? Однако статистика по воцерковлению дает еще менее выразительные результаты, чем поток взрослых крещений во время стихийно возникшей «моды» на религию в 1990-е.

Как справедливо отмечала социолог Валентина Федоровна Чеснокова, воцерковленность христианина нельзя рассматривать прямолинейно [130]. Различные методологии, при помощи которых пытаются измерить эту динамическую величину, дают различные результаты. Человек сложен, и его внутренняя жизнь всегда остается таинственным, во многом непредсказуемым процессом. Однако существуют величины, которые со временем претерпевают явные изменения, и величины, за это же время остающиеся неизменными. Так, по данным регулярных статистических замеров, «за период с 1988 по 2008 г. количество священников в Русской Православной Церкви выросло более чем в четыре раза, а количество приходов – в 4,25 раза», и по этим же данным за указанные годы фиксируется «стабильное количество 3 % населения практикующих верующих. Казалось бы, […] оно должно было тоже пропорционально вырасти», однако, как видно, «увеличение корпуса духовенства не дает немедленного пропорционального прибавления практикующих верующих» [131].

Вспомним, что старца Филофея, к посланиям которого мы обращаемся в поисках начал исторической и аутентичной русской идеи, не сочиненной философами в кабинетах и не импортированной в готовом виде из прописей зарубежной геополитики, ключевым доводом в полемике с латинянами выступала традиция причащения. Православный – тот, кто ищет приобщиться к Христовым Тайнам, сохраняя в них преемство с апостольской общиной, и выстраивает свою жизнь от этой высшей, осязаемой и предъявляющей к нему конкретные требования (а не просто «традиционной») ценности. Если таинство Евхаристии человеку не интересно, значит, на самом деле в нем не пробудился еще интерес к православной вере и ее предмету – Христу. Такой человек может быть пассивным носителем традиций, передающим какие-то установки своим потомкам, но эти установки подобны семени в сухой почве, которое пока не проросло и может совсем заглохнуть. Большинство россиян, идентифицирующих себя православными, с этой, Филофеевой, точки зрения до сих пор находятся в зоне духовной засухи.

На самом деле понятие «второе крещение» возникло еще до распада Союза, в контексте широкого празднования тысячелетия крещения Руси, когда в 1988 году перестроечная власть предприняла значительные шаги навстречу церкви, повсеместно снимая ограничения на церковную деятельность. Эйфория от гласной, видимой реставрации религиозной жизни, того самого «золочения куполов», о котором в народе ходили, правда, и некоторые отрезвляющие пророчества [132], привела к тому, что «второе крещение» утвердилось в качестве поспешно присвоенного названия только начавшейся эпохи, на которую возлагали новые и новые надежды. Эти надежды выражались регулярно как в символических, так и в жизненных формах: возвращенье двуглавых орлов, воссоздание храма Христа Спасителя в Москве, обретение ранее утраченных мощей или останков новоканонизированных святых, обновление святых мест, некогда оскверненных, и крестных ходов к ним, открытие монастырей и новых учебных заведений.

[50] Первый крест на восстанавливающемся храме Христа Спасителя. Фото автора

В отсутствии роста количества ведущих евхаристическую жизнь верующих все эти формы возрождения обречены были оставаться внешними; более того, их неспособность вызвать рост количества практикующих православных в дальнейшем ставил под вопрос действительность самого возрождения. Можно ведь и не возрождаться, при всем обилии деятельности, а только «спасая спасать свою душу», недаром одной из семи церквей Апокалипсиса было сказано: «Бодрствуй и утверждай прочее близкое к смерти» (Откровение 3:2). Если об успехе церковной миссии судить по «ребрам», а не по «бревнам», то достижение православного христианства в России начала двадцать первого века заключалось только в сохранении численности верующих, зафиксированной еще в советский период. Поколения сменились, но вера не умерла.

Наоборот, показателями неуспеха стали вполне реальные точки, так сказать, «отрицательного роста»:

• поляризация доходов населения как между социальными стратами, так и между регионами, которая никогда не достигла бы такого размаха при серьезном отношении к понятию «греха, вопиющего к небу об отмщении»;

• демографическая катастрофа русского народа, получившая в демографической статистике название «русский крест»;

• отсутствие действенных программ создания социальной среды и экономических условий, благоприятных для многодетных семей;

• незначительный, почти нулевой успех борьбы христиан России за ограничение права на аборты и его коммерческого использования;

• явная, по всем социологическим замерам и опросам, деградация института семьи, этики семейных обязательств и чадолюбия;

• практически беспрепятственная пропаганда разврата и супружеской неверности, массовый спрос на порнографию;

• эпидемия сквернословия среди людей всех возрастов, кроме, может быть, пожилых (то есть воспитанных еще при «безбожной власти»), говорящая в том числе о критическом оскудении эмоционального словаря;

• слабая и непоследовательная разработка программ репатриации соотечественников или их поддержки за рубежом;

• отсутствие законодательных инициатив, связанных с запретом выдачи христиан в страны, где им грозит преследование за их веру;

• отсутствие действенной поддержки православной миссии в нехристианских странах-союзницах России, нередко враждебных православию.

Эти пункты имеют непосредственное отношение ко всему тому, против чего могла бы возвысить или безуспешно возвышала свой голос церковная иерархия. Если же посмотреть на судьбу Третьего Рима не только с церковной, но и с имперской точки зрения, то надлежало бы говорить о состоянии науки, техники, образования, здравоохранения, о гаджетизации детства, миграции, градостроительной политике, водоохранных зонах, лесном кодексе, мусоре и прочем, что непосредственно в нашу тему не входит. Во всяком случае, вспоминая страшную сказку о непослушном мышонке, разумно поостеречься от песен о возрождении. Похоже на то, что Третий Рим по итогам распада Советского Союза – а фактически второго распада Российской империи – пребывает в глубоком кризисе, духовном и материальном, и выход из этого кризиса зависит от того, какие причины будут опознаны в его основе, и какие движения, обратные этим причинам, народ будет в состоянии предпринять. По крайней мере, осознание кризиса и опознание причин является необходимой предпосылкой для выхода из него. С духовной точки зрения таким выходом является покаяние, общенародный характер которого в нашем случае подсказывается общенародным масштабом кризиса. Можно сформулировать, в полном согласии с древнерусской практикой преодоления бедствий, такую пропорцию: какая часть народа будет охвачена покаянием, такая будет охвачена и возрождением.

Испытание новой русской церковности произвели также события, связанные со всемирной медицинской эпопеей, оценки которой среди специалистов разнятся в последнее время все более гласно. Не входя в область вирусологии, обратим внимание только на одну закономерность: в тех странах, где в