100 петербургских историй, извлеченных из архивов и пожелтевших газет - Анна Сергеевна Манойленко

бы оказался в его руке «по рассеянности», вместе с носовым платком. Далее, по версии Гиацинтова, по всей видимости, вид неизвестного хромого посетителя на костылях с ножом в руке произвел «угрожающее впечатление» на главу Святейшего Синода и его слуг, и те бросились от него бежать. После этого Гиацинтов, по его словам, решил уйти, но был задержан городовым.

Однако сам Победоносцев в письме к ректору Псковской духовной семинарии описывал ситуацию иначе: «Поутру в третьем часу докладывают мне, что пришел какой-то семинарист из Пскова по важному секретному делу, на костылях. Он стоял на площадке на верху лестницы, где вход в квартиру. Отворив дверь, я вышел на площадку и увидел молодого человека странного вида, а он, сбросив костыли, закричал диким голосом: “Вот он!” – и бросился ко мне с кулаками. Бывшие тут люди тотчас подхватили его, а я вышел, затворив дверь, но он хотел еще ломиться в нее. В руке у него оказался раскрытый ножик складной со штопором».

В тот же день обер-прокурор посетил задержанного юношу в здании полиции Царского Села. «Когда я спросил, что ему от меня нужно, он с видом дурачка и нервными движениями стал говорить, что ничего. “Зачем же ты пришел?” – “Засвидетельствовать свое уважение”. – “Но зачем же ты на меня бросился?” Тогда он с дурацким смехом стал говорить, что никогда этого не было».

Несмотря на явную неадекватность юноши, Победоносцев отнесся к случившемуся в высшей степени серьезно. Хотя со дня трагической гибели Александра II минуло уже двенадцать лет, в самом сердце императорской резиденции один из высших государственных сановников оказался абсолютно беззащитен перед лицом потенциального убийцы, для которого не составило никакого труда получить к нему доступ.

Ректора Псковской духовной семинарии вызвали в Петербург для объяснений. Глава Синода хотел установить, кто внушил Гиацинтову замысел покушения, повинна ли в этом «псковская среда или здешняя», куда он ездил на каникулы и праздники, что читал и с кем переписывался. Весь ход начавшегося следствия Константин Петрович держал под неусыпным личным контролем.

Тем временем семинариста перевели из Царского Села в Дом предварительного заключения на Шпалерной улице. Там спустя пять дней после своего ареста он сделал судебным властям «признание в совершенном им злодеянии». Теперь Гиацинтов заявил, что является сторонником конституционного образа правления, а цель его приезда в Петербург – покушение на жизнь императора Александра III. Однако, находясь в госпитале, он осознал, что «доступ к государю почти невозможен», и поменял свои планы: вознамерился «лишить жизни» обер-прокурора Победоносцева, поскольку, как ему известно, именно он «воспротивился желанию государя при восшествии на престол даровать Конституцию».

Судебные следователи допросили персонал и пациентов Клинического военного госпиталя и выяснили, что за Гиацинтовым во время трехмесячного лечения замечались «некоторые странности», наводившие окружающих на мысль о его ненормальном состоянии. Он был крайне необщителен, угрюм и задумчив, часами смотрел в одну точку, произносил непонятные слова и вскрикивал. Кстати, аналогичным образом юноша вел себя и в Псковской духовной семинарии.

Главный врач больницы Св. Николая Чудотворца для душевнобольных, известный психиатр Оттон Чечотт, освидетельствовав Гиацинтова, признал его невменяемым и рекомендовал поместить в это лечебное учреждение, что и было сделано. В больнице юноша по-прежнему избегал общения с окружающими, подолгу лежал на своей койке, накрыв голову подушкой, а по ночам кричал и жаловался санитарам, что «кто-то лезет в окно и хочет его убить».

Изредка он получал письма из Псковской губернии от родных братьев, причем старший из них, Василий, однажды высказался следующим образом: «Объект твоей сумасбродной, дикой и нелепой мысли Константин Петрович – в высшей степени гуманнейший и великодушнейший человек».

В июне 1894 года Владимир Гиацинтов, воспользовавшись халатностью персонала, бежал из больницы. К его розыску и задержанию, как лично заверил Победоносцева прокурор Санкт-Петербургского окружного суда Иван Щегловитов, были «приняты все зависящие меры». Однако бывшего семинариста и след простыл. Дальнейшая его судьба остается неизвестной. Через семь лет, в мае 1901 года, дело о покушении на обер-прокурора сдали в архив.

Мундир с опозданием

В декабре 1915 года король Георг V пожаловал императору Николаю II, своему кузену и союзнику по Антанте, звание фельдмаршала британской армии. Дружеский жест получил неожиданное продолжение.

Спустя несколько недель после «чинопроизводства» корреспондент английских иллюстрированных журналов Карл Сиверс попросил Министерство Императорского двора предоставить фото российского монарха в британской фельдмаршальской форме. Ранее по инициативе Сиверса были сделаны снимки Николая II в мундире английского адмирала (это звание царь получил в 1908 г.) и полковой форме шотландских «серых» драгун, чьим почетным шефом он являлся в течение двадцати лет. Царские фотографии печатались в прессе в целях «укрепления дружественных отношений» России и Англии.

Когда о просьбе Сиверса доложили Николаю II, тот ответил: «У меня нет этой формы». Тем не менее идею «фельдмаршальского» снимка признали «очень желательной», и военный агент в Великобритании генерал Николай Ермолов предоставил в конце лета 1916 года в Министерство двора описание требуемой формы, необходимое для точного воспроизведения, – вместе со снимками короля Георга в мундире фельдмаршала.

Необходимые сведения агент получил от лондонского швейного ателье «Дэниельс и К0», специализировавшегося на военных заказах. Именно эта фирма шила форму для короля, а также, как сообщалось в архивных документах, «имела счастие строить для Его Императорского Величества форму драгунского полка “Скотч-Грей”».

Изучив присланные материалы, придворные чиновники поняли, что пошить мундир в России с соблюдением всех требований к материалу, цвету и деталям едва ли возможно, а потому решили испросить «высочайшее соизволение» на заказ британским портным. Николай II, выслушав доклад, добавил, что «нужно послать точную мерку». Она, кстати, оказалась полностью «тождественна мерке английского короля», поскольку два монарха, Николай II и Георг V, отличались поразительным сходством.

Спустя месяц Ермолов секретно телеграфировал в Петроград: следует ли заказать еще и сапоги? Министерство Императорского двора ответило утвердительно, после чего шифровальное отделение Главного управления Генштаба передало в Лондон две мерки, предоставленные фирмой «Г.Ф. Ситнов с сыновьями», занимавшейся изготовлением обуви для императора.

16 февраля 1917 года военный агент дал новую телеграмму: «Для большей точности заказа благоволите выслать срочно курьером один высокий сапог, ношенный Его Величеством». Спустя неделю Министерство двора подготовило пару длинных лакированных сапог Николая II «со шпорами, двумя колодками и чехлами» для пересылки в Англию «с тем, чтобы вещи эти были возвращены в полной сохранности».

Впрочем, отправке сапог помешали революционные события в Петрограде. Через три недели комиссар Временного правительства над бывшим Министерством двора Федор Головин распорядился «прекратить