Философская топология русской культуры - Сергей Александрович Азаренко

внутреннюю основу собственного существования в превосходящем всякое рациональное мышление единстве бытия «во мне» и «вне меня».

Здесь открывается, что я есмь и там, где не есмь я сам,– что мое собственное бытие основано на моей совместности в бытии, которая не есть мое, а таково, что я сам есмь в «ты еси». В Мы нам дается опыт сопринадлежности «внутреннего» и «внешнего» бытия. Сами категории «внутри» и «вне» здесь преодолены в высшем единстве. В данном опыте Я стоит в отношении не только к Ты, но и к Мы как таковому, ибо моя жизнь внутренне разделена на две части: на внутреннюю жизнь моего Я и на анонимную, социально оформленную жизнь этого же Я, но представленного в качестве члена сообщества. Франк обращается к онтологическому уровню Я и Ты, но Я у него представлено в качестве данности, вычисляемой из социальной данности Мы. При этом ничего не говорится о социально-топологическом взаимодействии, которое производит бытие Я и бытие Ты. У М. Хайдеггера можно найти как будто бы продолжение соображений Франка. Он исходит из «подручного» человеку мира, из мира человеческих взаимодействий, где Я возникает здесь из того, что Он находится там в качестве озабоченного им. В этом случае имеется в виду не просто бытие, но бытие-в, бытие в связи с кем-то и по поводу чего-то, то есть имеется в виду со-бытие. Русское «Мы» включает в себя не только «помнящее», но и «любящее» и «действующее» начала. «Мы» обнаруживается везде, где есть способность иметь и разделять совместный опыт. И это «Мы» объемлет не только людей, но любое «физическое тело». В русской культуре преобладает не индивидуализм, говорящий от Я, и не объективизм, ссылающийся на Он или Оно, а опыт совместного способа существования, говорящий от Мы.

Диалог в русской культуре диаграмматичен и, в принципе, заключает в себе топологию телесного взаимодействия со всевозможными гранями или границами «проникновенного» общения, и вместе с тем это же может провоцировать полноту совмещения, при которой возникает такое «общее», которое ведет к замалчиванию одной из сторон взаимодействия. Это происходит в силу того, что базовой метафорой культурного воспроизводства в России является метафора Любовь – это страдание. Метафору нельзя рассматривать в качестве языковой данности, поскольку метафора пронизывает всю повседневную жизнь, обнаруживая себя как в языке, так и в человеческих взаимодействиях. Метафоричные понятия, характеризующие виды взаимодействия, определяют структуру реальности.

Новые метафоры обладают способностью производить новую реальность. Так, можно наблюдать определенное западное влияние на мировые культуры внесением в них метафоры Время – деньги. В европейской традиции на месте метафоры, связанной с Любовью, по значимости можно было бы поставить метафору Спор – это война. Топология дела такова, что люди в спорах не просто употребляют термины боевых действий, но они действительно могут побеждать или проигрывать в споре, захватывать территорию противника и терять ее. Метафора Спор – это война определяет то, чем люди живут и как относятся к пространству в той культуре, в которой данная метафора занимает такое значительное положение. К базовым метафорам, играющим значительную роль в жизни человека, можно отнести такие как Труд – это ресурс, Время – это ресурс. Метафоры Труд – это ресурс и Время – это ресурс не являются универсальными. Они возникли и существуют в прагматически ориентированной культуре. Эти метафоры подчеркивают одни аспекты труда и времени и одновременно скрывают значение других свойств этих концептов. В русской культуре в труде высвечивается прежде всего смысл человеческих взаимоотношений и доминирует нравственный смысл, а не производительный.

Русские во времени видят прежде всего не ресурсную основу, а экзистенциальную. Время для русских – это мудрость жизни. Такое видение времени лишено прагматизма, здесь не место западному Время – деньги, а место русскому «Время деньгу дает, а на деньгу и времени не купишь».

Жизнь культур в современности предполагает интенсификацию обменных процессов между культурами. Мы видим в целом положительный процесс: культуры Запада насыщаются экзистенциальными метафорами, а в жизни русских всё большее место начинают занимать прагматические метафоры. Настоящее исследование является лишь попыткой вскрытия единой логики конституирования пространственных и телесных компонентов культурного воспроизводства. Дальнейшие исследования предполагают рассмотрение самых различных конкретных телесных практик, порождающих неповторимый облик того или иного сообщества.

Примечания

1

Бахтин М.М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники. М., 1986. С. 93.

2

Morson G.S., Emerson С. Rethinking Bakhtin: Extensions and Challenges. Evanston, 1989. P. 120.

3

Бахтин М.М. К философии поступка. C. 112.

4

Бахтин М.М. К философии поступка. С. 117.

5

Флоренский П.А. У водоразделов мысли // Символ. Париж. 1992. № 28. С. 132.

6

Флоренский П.А. У водоразделов мысли. С. 136.

7

Флоренский П.А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. М., 1993. С. 51.

8

Там же. С. 53.

9

Там же.

10

Флоренский П.А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. С. 55.

11

Хомяков А.С. Сочинения богословские. СПб., 1995. С. 279.

12

Флоренский П.А. У водоразделов мысли. Т. 2. М., 1990. С. 31.

13

Карсавин Л.П. Религиозно-философские сочинения. М.: Ренессанс, 1992. Т. 1. С. 139.

14

Карсавин Л.П. Религиозно-философские сочинения. С. 146.

15

См.: Бланшо М. Неописуемое сообщество. М., 1998. С. 12.

16

Савицкий П.Н. Континент Евразия. М., 1997. С. 21.

17

Савицкий П.Н. Континент Евразия. С. 21.

18

Гуссерль Э. Феноменология внутреннего сознания времени // Соч. Т. 1. М., 1994.

19

Гуссерль Э. Начала геометрии. М., 1996. С. 217.

20

Гуссерль Э. Начала геометрии. С. 220.

21

Гуссерль Э. Начало геометрии. С. 235.

22

Деррида Ж. Введение // Гуссерль Э. Начала геометрии. С. 91.

23

Гуссерль Э. Начало геометрии. С. 216.

24

Деррида Ж. Введение. С. 91.