Острова - Григорий Михайлович Кружков

(Вермонт, июль 1997)

Галлюцинация вторая:

Заброшенный дом

Ищет и не обретает

ветер своего тела —

и в тоске улетает!

Верно вы угадали:

луна — лошадиный череп,

облако — яблоко дали.

Всплеск и отблеск мгновенный —

два дорогих заклада

в схватке весла и пены.

Агнец весной испуган

щипцами и лезвиями

зазеленевшего луга.

В капле воды от века

крылышками трепещет

белый голубь Ковчега.

Скалы из пистолета

целятся, взяв на мушку

красную дичь рассвета.

Травы растут. Как чисто

звон их шпаг раздается

под небосводом дуплистым!

Травы пахнут. Дай руку!

Сквозь разбитые стекла

брызнула кровь потемок.

Нас с тобой только двое,

мой полуптичий ребенок,

нас с тобой только двое.

Надышись этой пылью:

мучь и мни для полета

в небо — жесткие крылья.

(Lorca. Poemas de la soledad en Vermont, 1929)

Песни заблудившегося в пустыне

Сыграно на тростниковой жалейке

За холмом,

куда убежала песчаная змейка,

Я набрел

на эту лавочку сувениров.

На земле

на расстеленном одеяле лежали

Кинжалы на всякий вкус —

просто так и для мести,

Шкатулки с секретом,

открывающимся только под старость,

Птичьи перышки

для щекотанья уснувшего лиха,

Колечко, присыпанное

тонкой пылью забвенья,

И кувшин без джина,

но с надписью «очень сердитый».

А еще там были

очки для колки орехов,

Заводные ключи

от сломанных в детстве игрушек,

Черепаховое зеркальце,

в которое я смотреть побоялся,

И карта миражей,

изданная в Каире в двенадцатом веке.

* * *

Я поздоровался — оно исчезло

я хотел объяснить — оно погасло

что такое неизвестно

Двери проскрипели кто-то вышел

но не видно ни дверей ни петель проскрипевших

странные какие двери

Паучок бежал свалился в ямку

выкопался закопался и сказал мне

съехав с неба

на качающейся нити

Здесь народу больше чем в Багдаде

но народ все больше робкий

потому что весь усопший

Говори — ведь им щекотно слушать

голос твой болтающий напрасно

так сказал и вверх втянулся

на качающейся паутине

Оглянулся я и вдруг увидел

как бежит горячая поземка

по пустыне

(Вермонт, июль 1997)

Галлюцинация третья:

Маленький венский вальс

В Венском замке девушки танцуют,

смерть рыдает на плече цыгана,

в черной роще семь голубок белых

дышат мглою ночи и тумана.

И горит осколок бледно-рыжий,

как вино, в музейной темной раме.

Ай-ай-ай! Возьми же

этот вальс со сжатыми губами.

Я люблю тебя, люблю безумно,

с книгой мертвой и с улыбкой грустной,

в башне ожиданья темно-синей

и в пещере смутных, душных лилий,

на постели моря, в лунной нише,

на балу, что снится черепахе.

Ай-ай-ай! Возьми же

этот вальс в смирительной рубахе!

Зеркала слепые в старой Вене

в дочки-матери с тобой играют.

Лица юных женихов синеют,

и рояля звуки умирают.

Распевают нищие на крышах,

и рассвет алмазы в сумку прячет.

Ай-ай-ай! Возьми же

этот вальс, от слез твоих горячий.

Я люблю тебя, люблю, теряясь

в темном гроте, где играют дети,

в снах твоих венгерских растворяясь,

в шелесте теней и в зыбком свете.

На чело твое гляжу и вижу

лилий снег и рун овечьих реки.

Ай-ай-ай! Возьми же

этот вальс «Люблю тебя навеки».

В старой Вене я с тобой танцую,

в маске и венке речного бога,

и кружат в водовороте струи,

омутом кончается дорога.

В поступи твоей скользяще-зыбкой,

в темных волнах царственного шага

я зарою жизнь мою и скрипку,

уходя из мира, как бродяга.

(Lorca. Huidad de Nueva York, 1930)

Еще одна бродячая скрипка

Пролетает, брызнув в ночь огнями…

А. Блок

Музыка эта ночная в сабвее…

Поздний ездок, над раскрытою книгой совея,

слышит какого-то Скрябина вдруг или Брамса —

и, пораженный, внезапно выходит из транса.

На пересадке, поняв роковую ошибку,

слышит с платформы напротив бродячую хриплую скрипку,

голос заплечный: «Чего тебе надобно, старче?»

Звук приближается, все горячее и жарче.

Это не музыка — когтем по форточке скрежет,

это цыганка с жидовкою курицу режут,

это убийца скрипит по ступеням — все ближе и ближе —

кролик, беги! —

                            но бежать невозможно — беги же!

кролик! —

                            но бежать бесполезно и поздно спасаться —

если не вылетит трейн из туннеля, как утка из зайца.

Двери сомкнулись — как отрубило.

Господи! Кто тут вокруг, венецьянцы иль турки?

Музыка стихла. Что это было —

что продолжается снова беззвучно, но в темпе мазурки?

Это погоня несется, гарлемским гремя перегоном,

и не понять в блеске вагонном и гуле —

то ли протон обезумевший гонится вслед за протоном,

то ли Вакула на черте летит, то ли черт на Вакуле.

Что это