Потерпевшие победу. Советские либералы и крах демократии в России (1987–1993 годы) - Гийом Совэ

новые законы, делать их более гуманными, более цивилизованными, более разумными… Во сто крат полезнее и дешевле было бы созвать собрание «сливок» российского общества, его нравственной и интеллектуальной элиты, которые выбрали бы из своей среды людей, способных управлять страной в течение нескольких лет, ожидая прихода молодых[493].

В это же время в оппозиции к Ельцину сформировалась новая партия «Яблоко» с либерально-демократической программой. Приняв участие в парламентских выборах в декабре 1993 года, ее члены согласились с новыми правилами конституционной игры, которые обрекли «Яблоко», как и все другие партии, на позицию вечного критика, не оставив им иного выхода, кроме сотрудничества с правительством или политическую незначимость. Несмотря на первые относительные электоральные успехи благодаря поддержке либеральной интеллигенции, обедневшей в результате экономических реформ, эта партия не смогла разрушить символическое наследие ДР, то есть кажущийся очевидным факт, что Ельцин олицетворяет демократию и либерализм и что об этих понятиях следует судить по его политическим действиям[494].

На первый взгляд, победа Ельцина осенью 1993 года была победой и либеральных интеллектуалов: красно-коричневая угроза была надолго побеждена, власть «демократических» лидеров – закреплена новой Конституцией. Но последствия оказались горькими для тех, кто поддерживал Ельцина. Поставив себя на службу российскому руководству, многие советские либеральные интеллектуалы, в том числе несколько лидеров ДР и некоторые из самых известных представителей интеллигенции, помогли убедить население, что Ельцин и его правительство являются истинным воплощением демократических идеалов, если не демократами на практике. Таким образом, они создали институциональные и символические условия – концентрацию власти и ассоциацию своих идеалов с авторитарной и коррумпированной политикой – для собственной политической маргинализации и исчерпания своего политического проекта.

Либеральная интеллигенция с ужасом восприняла головокружительное падение с высот общественного обожания, которым была окружена в годы перестройки. Ненавидимая большинством населения, которое называло их «дерьмократами», и презираемая новой бизнес-элитой, которой не нужны были их нравственные идеалы, либеральная интеллигенция, возглавившая демократическое движение, была окончательно оттеснена на обочину постсоветской политической жизни, в основном в сферу правозащитной деятельности или в академические круги. В 1994 году мобилизация некоторых из них против войны в Чечне была практически проигнорирована как правительством, так и населением. Преобладание либеральной интеллигенции в публичной сфере закончилось.

В 1994 году лидеры ДР были вынуждены распустить коалицию, подорванную демобилизацией членов движения и оставленную российским правительством, которое полностью потеряло к ней интерес после неудовлетворительных результатов на выборах в декабре 1993 года. В последующие годы было предпринято несколько попыток создать новую организацию по типу ДР, но новый конституционный строй сделал эту задачу практически невыполнимой, поскольку чрезвычайно широкие полномочия, предоставленные президенту, защищали его от давления законодательной власти и снижали влияние мобилизации масс.

В новом конституционном порядке, основанном в декабре 1993 года, дилемма между консолидацией и автономной оппозицией отныне приобрела форму альтернативы между сотрудничеством и незначительностью. Таким образом, основное различие между российскими либеральными партиями 1990‑х годов заключалось в их отношениях с исполнительной властью: если «Яблоко» принципиально выбрало оппозиционный путь и значение партии во многом зависело от степени внимания к ней со стороны правительства, то либеральные партии власти (а именно «Выбор России», «Демократический выбор России», «Правое дело», «Союз правых сил») придерживались «умеренной» стратегии поддержки и сотрудничества с властью, что обеспечило их (недолгое) существование, несмотря на весьма низкую поддержку населения. Эта двойственность среди либеральных партий закончилась после того, как в 2000 году Кремль создал единую партию власти – «Единую Россию», призванную собрать сторонников власти по всему идеологическому спектру. После сокрушительного поражения на парламентских выборах 2003 года все либеральные партии были окончательно стерты с электоральной карты страны на федеральном уровне. С тех пор они так и не оправились.

Помимо маргинализации либеральной интеллигенции и активистов, концентрация власти в руках «просвещенного» реформатора имела более пагубные и долгосрочные последствия для зарождающейся российской демократии, существенно подорвав чувство политической эффективности граждан. Узаконив идею о необязательности демократических процедур, поскольку оппозиция представляет собой экзистенциальную угрозу реформам, советские либералы невольно дали понять населению, что ради его же блага оно должно быть лишено возможности отстаивать свои требования через такие спорные формы политического участия, как демонстрации, партийные организации и забастовки, которыми оно пользовалось в период поздней перестройки. Об этом свидетельствует сравнительное исследование, проведенное политологом Даниэль Люсье на примере постсоветской России и постдиктаторской Индонезии. Оно показывает, что граждане, которые не видят политической смены через выборы, теряют веру в свою способность влиять на политические результаты и, как следствие, предпочитают патриархальные формы участия, такие как написание жалоб и обращений к властям, оставляя элиту действовать без ограничений[495]. В этом смысле покорность россиян демократической эрозии в последующие годы не следует связывать с якобы атавистической апатией, унаследованной от советских времен, – это предположение было явным образом опровергнуто во время перестройки. Напротив, эта покорность тесно связана с ощущением политической неэффективности, которое возникло в первые годы нового режима. «Отдавая предпочтение результатам, а не процедуре, – пишет Люсье, – россияне позволили политическим элитам уничтожить потенциально демократические политические институты»[496]. При этом россияне послушно следовали примеру своей бывшей моральной элиты, позднесоветской интеллигенции.

Нравственная перспектива советских либералов обусловливала их стратегический выбор, но не предопределяла его как четкая и однозначная доктрина. Поэтому понимание дилемм, с которыми сталкивались советские либералы в отношениях с реформаторской властью, было бы неполным без изучения причин, побудивших некоторых из них тщетно поддерживать стратегию автономии демократического движения. Эти аргументы, кратко затронутые в данной главе, заслуживают гораздо большего внимания, поскольку они были в значительной степени забыты и, таким образом, представляют собой одно из утраченных интеллектуальных наследий политического возрождения эпохи перестройки. Этому посвящена следующая глава.

Глава 7

Забытые проекты демократической оппозиции

Демократы, станьте же, наконец, демократами!

Юрий Буртин, 1992 год[497]

В конце перестройки в коалиции ДР наблюдались различные тенденции. С одной стороны, проправительственные лидеры коалиции, такие как Глеб Якунин и Лев Пономарев, претендовали на прагматизм, оправдывая концентрацию власти в руках президента, которую они считали необходимой для победы над красно-коричневой угрозой. С этой точки зрения прагматизм должен был стать отличительной чертой профессионального и зрелого политического действия, свободного от наивных иллюзий идеалистов. С другой стороны, Юрий Буртин и другие влиятельные деятели ДР осуждали прагматизм и призывали к идеализму, утверждая, что политика – прежде всего вопрос принципов. Идеализм, по их мнению, означал подчинение практики политики высоким идеалам. Если следовать этому различию между прагматизмом и идеализмом, то поддержка значительной частью либеральной интеллигенции концентрации власти в руках «просвещенного» реформатора