Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

некоторого успокоения с атмосферой зловещей тишины и затишья перед бурей (II акт). После этого происходит вспышка этнического насилия – массовые беспорядки, сопровождаемые жертвами, которые почти всегда появляются в результате зверств одной из сторон (акт III). В этой драме могут быть и последующие акты – как правило, в виде повторения событий акта III, с периодическими ответными действиями группы, понесшей ущерб, и вмешательством властей с тем или иным успехом. В данном случае нам необходимо сконцентрироваться на акте II и начале акта III, поскольку именно здесь обнаруживается паттерн наступательной паники.

Затишье перед бурей представляет собой момент, когда одна из этнических групп собирается с силами, чтобы дать ответ на то самое исходное событие, которое в ее восприятии оказывается провокацией. Этот период затишья обычно длится не более двух дней, хотя иногда может продолжаться до недели [Horowitz 2001: 89–93], и характеризуется зловещим спокойствием – зловещим оно оказывается потому, что преобладающей эмоцией выступает масштабное ощущение напряженности. В ретроспективе эту напряженность можно назвать ощущением дурных предчувствий дальнейших событий, ожидаемой и заблаговременной напряженностью перед схваткой, которая вот-вот начнется. Однако в центре этой напряженности также находится страх перед противником. Страх вызывает провоцирующее событие, выступающее непосредственным фоном ситуации: например, противник только что выиграл выборы, которые приведут к необратимому отстранению нашей этнической группы от власти, или только что совершил (или объявил о соответствующих планах) массовое шествие по нашей территории, демонстрируя собственную силу, или подчинил себе наших соотечественников и вскоре нападет на остальных [Horowitz 2001: 268–323].

Затишье – это еще и время слухов; тишина царит потому, что разговоры ведутся за кулисами, вне публичного поля зрения, то есть вне поля зрения противника и властей. Однако эта тишина ненормальна: люди не появляются на улицах, где они обычно находятся, избегают своих привычных занятий и удовольствий. Это настроение заразительно: сама ненормальность публичной обстановки заставляет всех нервничать, опасаться и проявлять осторожность, даже если никто с воодушевлением не призывает переходить к насильственным действиям. Тем временем возникает некая массовая общественная атмосфера, которую ощущают даже те, кто располагается на периферии происходящего, и это обстоятельство усиливает ощущение значимости ситуации у находящихся в центре событий. Эта атмосфера представляет собой повсеместное и заразительное возбуждение, однако оно не сопровождается буйством и горлопанством, поэтому еще не бьет через край (что в дальнейшем и случится), а наполнено страхом и напряженностью.

Слухи имеют ряд последствий. Они обращены назад во времени и вовне – на врага, еще больше изображая его в качестве злонамеренного и гнусного. Слухи укрепляют страх и напряженность. Отчасти это происходит благодаря процессу гиперболизации. Если целевая группа уже собралась для проведения демонстрации или шествия, появляются слухи об уже случившемся насилии, а если группа еще не собралась, то в слухах идет речь о грядущих злодеяниях [Horowitz 2001: 79–80]. В слухах обыгрываются ритуальные преступления, нападения на сакральные религиозные места, истории о сексуальных увечьях, таких как кастрация мужчин или отрезание женских грудей[24]. По мере распространения слухов вера в них крепнет, их уже нельзя поколебать никакими официальными опровержениями, и ни одно сообщение, противоречащее слухам, не воспринимается как авторитетное. Таким образом, когнитивный процесс выступает скорее следствием, нежели причиной поведения группы; распространение группой слухов оказывается заражением эмоциями, сосредоточенным на самом себе. Содержание этих слухов выступает в том же качестве, что и символ у Дюркгейма – маркером идентичности мобилизованной группы. Поверить слуху – значит продемонстрировать, что являешься участником группы; поставить слух под сомнение – значит поставить свое участие в ней под вопрос; отвергнуть слух – значит поставить себя вне и против группы. Таким образом, имеется еще одна причина того, почему период затишья требует определенного времени: в этот момент осуществляется реальная интеракционная работа, ведется оценка потенциальной группы поддержки, выдвигаются сначала едва различимые, а в конечном счете и совершенно реальные угрозы в отношении тех, кто противостоит группе. Нападения на тех, кто призывает к миру, и исповедующих многонациональные ценности космополитов превращаются в актуальную повестку – именно эти лица обычно и становятся первыми мишенями в процессе эскалации злодеяний [Калдор 2015; Coward 2004; Horowitz 2001]. И это еще одна особенность, благодаря которой затишье превращается в период нарастающей напряженности.

Кроме того, в слухах появляется некий момент предвкушения. Сначала люди гадают, что произойдет дальше, в страхе перед дальнейшими действиями врага, но затем акцент все больше смещается на планы предпринять некие меры, способные упредить и остановить неприятеля, прежде чем он сможет совершить великое злодеяние против нас. Распускание слухов превращается в планирование, смещается от нагнетания утверждений о зверствах к предчувствиям необходимости что-нибудь сделать – и того, что это будет сделано. Люди собираются вместе – некоторых из них вы можете знать лично, а кто-то может сообщить, где именно это произойдет. Слухи представляют собой не просто получение каких-либо знаний – они являются действием. Это действие по распространению взаимосвязей между людьми, по фокусированию их внимания в некой общей точке, а в процессе люди фокусируются на самих себе как на особой группе. Сам процесс распространения слухов заставляет людей ощутить, что они участвуют в большом потоке событий, выходящем за пределы их самих, а следовательно, в чем-то мощном, в чем-то, что позволит одержать победу, если начать действовать. Если фаза распространения слухов протекает успешно, то есть когда возникает стадный эффект со значительным количеством присоединившихся, мы имеем дело с процессом мобилизации.

Нагнетание напряженности эквивалентно первой стадии наступательной паники. Беспорядки на этнической почве являют собой более масштабный паттерн напряженности и ее снятия, нежели мелкая драка, полицейская акция или даже военные действия в разгар сражения, – ведь такие беспорядки более продолжительны и охватывают больше людей. Для них требуется больше времени, поскольку это коллективный процесс, в ходе которого люди пытаются вовлечь в действие как можно больше сторонников. Все это можно рассматривать как среднеуровневую модель напряженности и ее снятия – она в большей степени разворачивается на стороне напряженности, но порой и в момент ее снятия, хотя момент перехода от напряженности к ее снятию представляет собой все то же сваливание в горловину туннеля, которое мы наблюдали выше.

Стремительное снятие напряженности, выражающееся в насилии толпы, имеет подавляющий односторонний характер. Согласно оценкам Хоровица [Horowitz 2001: 385–386], в ходе беспорядков на этнической почве 85–95% погибших приходится на одну из сторон. Это подразумевает, что жертвы не дают отпор, даже несмотря на то что в иной ситуации и в ином месте[25] они могли бы успешно напасть на своих обидчиков. Здесь перед нами вновь оказывается схема, напоминающая наступательную панику: всплеск