Ромодановский шлях. Начало - Даниил Сергеевич Калинин

У Арбатской стрелки жесточайший шторм встретил казачьи струги, следующие с освобожденным полоном и добрым татарским дуваном. Ревущее, потемневшее едва ли не до черноты море словно великанская рука разбросало суда донцов в разные стороны – с пугающей легкостью подхватив семь из них, и погнав к берегу!

И вот теперь струг Орловых, потеряв рулевое весло, уже не способен бороться со стихией – ныне он оказался в полной ее власти…

Или нет?! Во весь рост поднялся над казаками есаул, могучую фигуру которого не мог поколебать ни сильный ветер, ни страшная качка. В блеске молнии Семен увидел перекошенное лицо Прохора с насквозь мокрой бородой – и яростно сверкающими глазами:

- Молитесь! Молитесь, греховодники – нешто я один за вас должен Бога просить, за душу ваши пропащие?! Где двое собрались во имя Его, там и Он посреди них! Молитесь – вместе со мной молитесь, и Господь пребудет с нами, и выведет нас из шторма, как апостолов своих! Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое…

- Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…

Казаки нестройным поначалу хором подхватили молитву – но голоса их стали крепчать с каждым произнесенным словом. Повторял ее вслед за всеми и Семен – впрочем, он и до того пытался молиться; безрезультатно. Торопливая мольба его прерывалась при каждом крике, при каждом сильном толчке воды – а известные с детства слова путались и мешались что в голове, что на губах молодого казака… В конце концов, он просто замолчал – столь чудовищной ему показалась мощь и величие стихии, что он потерял всякую надежду!

С ужасом – и каким-то даже восхищением перед разбушевавшимся морем, что вот-вот уже должно было забрать его жизнь…

Но пример характерника, напомнившего всем Евангельские истории об Иисусе Христе, неизменно выручавшем своих учеников во время штормов, укрепил сердце не только Орлова - но и многих других смалодушничавших казаков. Более того: слова есаула о Боге, находящимся среди хотя бы двух молящихся Ему, молящихся с искренней верой и открытым Господу сердцем – эти слова зажгли в воинах Христовых поутихшее было пламя их веры. Ведь ежели сам Спаситель среди них – то неужто не выручит, не защитит казаков?! И при мысли о том, что Господь стоит подле них, видит их страдания и слышит их мысли, что пребывает с ними на одном струге прямо сейчас! При этой мысли у большинства казаков отступил страх – а на смену ему пришло чувство вины перед Богом за малодушие и маловерие… Отчего молитва их набирала силу с каждым произнесенным вслух словом!

Более того – когда «Отче наш» поплыло над морем со струга Григорьева, звеня все сильнее так, что отглас ее докатился сквозь рев моря до соседних казачьих судов, на них также запели молитву… А затем и на кораблях уже их соседей, подхваченная, словно по цепочке.

В эти страшные мгновения бедствия струг Прохора стал словно бы маяком – вернее сказать, огоньком лампады, что зажегся от пламени христианских душ. И этот огонек повел за собой всех казаков, чья судьба должна была уже вот-вот решиться…

Неисповедимы пути Господни – а постичь Божий промысел человеку не дано. Он может лишь пытаться понять и как-то для себя объяснить случившиеся события, найти ответ в своих поступках иль поступках окружающих его людей… Вот и теперь Семен не мог наверняка знать, избавит ли Спаситель их от кончины в пучинах морских – иль казаки сделали достаточно для того, чтобы войти в Царство Небесное, а дальнейший их земной путь лишь завернет донцов в сторону. Отчего Господь и решил забрать их уже сейчас, до естественного окончания краткого, как миг, земного пути… Однако же страх, терзавший сердце молодого казака, отступил – а на смену ему пришла твердая уверенность, что так или иначе, все будет хорошо.

- Все весла на левый борт! По моей команде гребцы – опускаем весла в воду, и сразу толчок!

Прохор все также прямо стоял на носу струга, словно врос в корабль – пристально смотря вперед, на стремительно приближающиеся скалы, к коим и несет его судно! Голос его звучал спокойно, успокаивая и казаков – но, обернувшись назад на краткое мгновение, он зычно воскликнул:

- На корме! Подтяните канат с челном, да поскорее!

То, что тот самый канат, связывающий струг и челн с освобожденными невольниками, прежде всего женщинами и детьми, все еще держал их, было чудом само по себе… Как и то, что крохотное суденышко не затопило, попутно смыв всех полоняников! Но только казаки вцепились в канат, рванув челн на себя, как есаул закричал:

- Весла на воду! Ррра-а-аз!!!

Семен послушно опустил свое весло на воду одновременно с Митрофаном и прочими казаками – и только почуял сопротивление воды, как тотчас рванул его вперед, мощным гребком!

Этот рывок, впрочем, дался Орлову очень тяжело – чтобы противостоять сопротивлению волн, пришлось напрячь все силы; жилы вздулись не только на руках, но даже на лбу молодого казака! И тотчас послышался оглушительный треск – сломало не только собственное весло Семена, но и весла товарищей…

Мерзкий страх вновь вернулся в сердце – но лишь на краткое мгновение. Проведя многие месяцы на турецкой галере, Орлов вдруг понял, что и одного отчаянного рывка казаков хватило, чтобы уйти в сторону от скопления камней, где струг неминуемо разбило бы! Теперь волны подхватили оба связанных промеж собой судна, стремительно потащив их к песчаному берегу… К песчаному берегу, а вовсе не к груде валунов посреди воды, о кои казаков разбило бы вместе со стругом!

А кого не разбило, так унесло бы в открытое море…

Все еще напряженно вглядывающийся вперед Семен считал удары сердца прежде, чем корабль их воткнется в песок; но вот над стругом вновь раздался глас резко севшего Прохора, вцепившегося в собственную гребную скамью:

- Держитесь! Сейчас будет…

Глас его перебил сильнейший толчок – от которого Орлова, несмотря на все его попытки удержаться (а ведь воспитанный тяжелым крестьянским трудом парень никогда не жаловался на недостаток силы!) бросило вперед, на спину Митрофана… Оба они оказались под гребной скамьей родича – и тотчас сзади послышался отчаянный, звонкий от страха крик:

- Доченька! Олеся!!!

И было в нем столько беспросветного материнского отчаяния и боли за родимое чадо, что Семен, во время шторма позабывший все и вся, тотчас вспомнил про обет. Заодно живо