Играть... в тебя - Мария Зайцева

Откуда мой дедушка его знает?

Я смотрю на Саву и вижу в его взгляде отражение своего удивления.

Прозвище отца он, понятное дело, слышал, но вот то, что мой дедушка тоже с ним знаком — новость.

— А я смотрю, морды у парней больно знакомые, — продолжает дедушка, подходя ближе и показательно опуская ружье.

Богдан за его спиной, чуть вздернув бровь и переглянувшись с Александром, аккуратно отходит в сторону, к мужчинам из охраны.

Они, кстати, на явление дедушки народу отреагировали достойно, то есть, никто за оружие хвататься не стал, ситуацию поняли верно.

Ну, или просто дедушку посчитали менее опасным, чем Кешу или Жучка.

Это они напрасно.

— А это ты за столько лет выводком обзавелся, — продолжает дедушка.

— Да и ты достойную смену себе воспитал, — кивает на меня Сим-Сим, — я сразу подумал, имя у деда знакомое. И девчонка слишком ловко с оружием обращается… А после смотрю, фотографии… Все и сошлось.

— Ну, раз так, в дом приглашаю, — говорит дед, — есть о чем побазарить, да?

— Определенно.

— А вы лесник, да? — некстати доносится взволнованный голос с дерева, — вы, как представитель закона, обязаны…

Дед поворачивается к сидящим на ветке, словно грачи-переростки, мужикам, недобро щурится и чуть ведет ружьем:

— Это вы, что ли, в внучку мою стреляли?

— Мы не в нее! Это ошибка! Здесь у вас медведь бешеный!

Вопли прерываются выстрелом.

Когда дедушка успел прицелиться и пальнуть, замечаю только я.

Для остальных это — сюрприз невероятный.

Охрана тут же ощетинивается стволами, Богдан дергается к нам с Савой, то ли брата прикрыть, то ли деда обезоружить, Александр легко шагает вперед, закрывая отца.

Жучок, привычный к выстрелам, сидит и со скрежетом чешет себя за ухом.

Этот звук — единственный, что нарушает мертвую тишину, наступившую после выстрела.

А через пару секунд, с громким жутокватым треском, на выпучивших глаза мужиков на дереве падает ветка. Бьет их обоих по пустым головам, и придурки с воплями летят со своего насеста прямо на землю. И на стоящих там, внизу, охранников.

Жучок вскакивает, делает стойку на внезапное перемещение возможных объектов охоты, но затем, не получив отмашки от хозяина, снова плюхается на пушистую задницу и принимается выкусывать что-то в густой шерсти.

— Ты, — дедушка смотрит на Богдана, — в машине есть веревка, пусть твои люди займутся этими… Главное, чтоб пасти им замотали, а то я что-то нервный сегодня.

— Ага, и рука дрогнула, — шепчет мне Сава, но у дедушки слух отменный. Он поворачивается к нам, неодобрительно ведет бровями и стволом:

— Как раз не дрогнула, щегол…

— Я думаю, нам всем надо пройти в дом, — тут я вспоминаю о своих обязанностях хозяйки, — как раз, наверно, самовар подоспел… Я варенье еще принесу, сейчас, в погреб схожу…

— Я с тобой, — тут же вызывается Сава, и умудряется как-то очень быстро утащить меня в сторону предполагаемого погреба, пока дедушка еще только открывает в возмущении рот.

— Никифор, я думаю, нам будет удобней за столом, — вмешивается вовремя Сим-Сим, — и без оружия.

— Вот насчет этого я не торопился бы… — бормочет дедушка, а затем повышает голос, — ты, щегол, не шали там! А то руки дрожат у меня…

— Угу… Так я тебе и поверил… — шепчет Сава, воровато оглядываясь и таща меня за собой.

Я тоже смотрю назад, наблюдая картину маслом: солидная делегация высоких договаривающихся сторон поднимается на крыльцо. Замыкает делегацию Жучок.

Со стороны дуба слышится приглушенный мат охраны и вопли браконьеров, которых, похоже, вяжут без пиетета к раненым. Явно не в курсе Женевской конвенции люди.

А после Сава вталкивает меня в сарай, который совсем не погреб, но мне на это становится категорически пофиг, когда он закрывает дверь, приваливается к ней спиной и тянет меня на себя.

47. Оля. Горячее "прости"

— Птичка моя, Олька… — горячий шепот наполняет небольшое помещение сараюшки, и запускает дополнительную волну мурашек по коже.

Здесь у нас света нет, сарайка используется только в дневное время, тут всякие садовые принадлежности стоят, грабли, вилы, лопаты и прочие очень важные в хозяйстве вещи. А для того, чтоб их найти и обратно поставить, свет не требуется. Достаточно открытой двери.

Сейчас дверь закрыта.

И лицо Савы, расцвеченное пробивающимися через щели в самом верху, у потолка, солнечными лучами, невероятно красивое.

Я смотрю, как он наклоняется ко мне, как его глаза горят, безумно, шало, как подрагивают ноздри, как чуть кривятся полные сексуальные губы. И волосы взлохмачены больше обычного.

Сережка в ухе ловит солнечный луч, остро светит мне в глаза.

И отражается в зрачках Савы.

— Ты… Ты уехала, Птичка… Ты меня… Не простила? Да?

— Нет…

— Не простила… Что сделать, чтоб простила? Что?

Я облизываю губы, понимая, что он не так меня услышал, и пытаюсь еще раз:

— Нет… Я… Простила. Наверно.

— Да? — Сава неверяще изучает мое лицо, а затем обхватывает обеими ладонями щеки, жарко дышит в губы, — простила? Почему сбежала?

— Я… Не сбежала… Я… Просто к дедушке… Билеты уже были… И…

Понятно, что я лукавлю.

Конечно, я сбежала.

И он, и я это знаем.

И, наверно, если бы все было так, как я думала, если бы он отпустил меня, просто для того, чтоб подумать самому, чтоб дать возможность мне выдохнуть, то… Все бы закончилось.

Не факт, что я, вернувшись в город, позволила бы себе еще раз подобную слабость.

Но Сава не умеет отпускать то, что принадлежит ему.

Он мне когда-то давно это говорил…

Не врал, выходит.

Приехал, надо же…

Сумасшедший…

— Я думал… — горячий шепот обволакивает, сводит с ума, — думал, что ты меня бросила. А я не хотел в это верить. И поехал. За тобой.

— Сумасшедший…

— На байке, прикинь? У твоего бармена отобрал…

— Боже, Витек живой?

— А что с ним будет? И вообще… — огненные руки скользят по телу уже, спине тепло от нагретой за день деревянной стены сарая. Когда успел прислонить? Когда футболку задрать успел на мне? — Мне не нравится, что ты о нем переживаешь…

Выдох в губы, и я невольно тянусь вперед. Сама. Пытаюсь поймать этот выдох, это огненное дыхание.

Но Сава безжалостен.

Он отклоняется, чуть-чуть, мажет поцелуем скулу, гладит языком шею, о-о-о… Как сладко… Как волшебно…

— А потом… На бла-бла каре… — он снова отклоняется и стягивает рывком через голову футболку. И… Боже… Мы же не так давно виделись… Почему я опять не могу отлепить взгляд от его нереального торса? Словно ослепляет меня.

И мозги напрочь отрубает.

Гипноз, ей-богу, дьявольский его гипноз…

Ничем