Глумовы - Федор Михайлович Решетников

жалованье и провиант, то он ходил изредка туда, и то с похмелья; рассказывал ребятам сказки, разные смешные историйки и редко занимался своим делом, предоставив занятие предметами старшим мальчикам. Мальчики обращались с ним бесцеремонно, курили табак в школе, дрались и играли так, что он не мог унять их никаким манером, и наконец, когда уже они совсем отбились от рук, он ввел розги; тогда ребята стали его побаиваться. Так он и учительствовал с грехом пополам, пока его не отставили через Игнатия Петровича Глумова, с которым он познакомился с тех пор, как поселился у дяди в Козьем Болоте. Глумов был, как описано выше, ярый человек; такой человек, как Петр Саввич, был ему с руки, и они так сошлись друг с другом, что в свободное время или Игнатий Петрович проводил часа два у Петра Саввича, или тот у Глумовых.

Поэтому много объяснять нечего о сближении Петра Саввича с Прасковьей Игнатьевной. Но это сближение случилось «не с бухты барахты» или так: подошел, наговорил любезностей и в первый же день приступил к изъяснению своей любви; нет, до одних только ласк дело тянулось с год, да до поцелуев – и то на вечерках, на которые Петр Саввич был приглашаем как музыкант на гитаре, – тоже год. Все это объясняется тем, что в первое время, когда Петр Саввич ходил к Глумовым, Прасковья Игнатьевна, по его же выражению, была цветочек, до которого и прикоснуться опасно, да и он в то время был современных убеждений и на женщину смотрел с современной точки зрения; вся его любезность к женскому полу заключалась в том, что он рассказывал разные анекдоты, а не увлекал ее пустыми вещами, идущими к любовной цели, так как он и не думал жениться. Кроме того, Прасковья Игнатьевна, занятая хозяйством в то время, когда он приходил, не вступала с ним в разговоры и на него почти не обращала внимания, так как она наравне с ребятами недолюбливала приказных. Потом, когда он стал попивать водку и махнул рукой на все идеи и решил быть человеком практичным, личность Прасковьи Игнатьевны стала ему показываться чаще и чаще. И стал он постоянно думать о ней и о себе думать, себя сравнивал с ней – и разницы не находил, хотя и считал себя развитее ее… Когда же он раздумывался о настоящей своей жизни, о том, что дальше с ним будет, то он прочь гонял мысль о женитьбе: у него нет лишней копейки, а зарабатывать деньги каким-нибудь ремеслом он не в состоянии, потому что и долота не умеет правильно держать; раз как-то стал доску пилить, пилу сломал. Но как ни старался гнать прочь мысль о женитьбе, по образ любимой девушки так и рисовался перед ним… «Черт знает, что такое делается со мной!» – говорил он и начинал играть на гитаре какую-нибудь песню; заиграет, сердце так и ноет, хочется идти к Глумовым, ну, и пойдет, а как увидит Прасковью Игнатьевну – сробеет, слова не найдет сказать, а та еще попросту издевается над ним, несчастным горемыкой.

А чем дальше, тем эта привязанность к милому существу росла и росла, а тут не стерпел, пустился плясать с Прасковьей Игнатьевной, да потом все с ней и плясал, так что парни сердились на него и не раз хотели побить, да сама Прасковья Игнатьевна заступилась за него; ну а уж если девушка заступается за кавалера, то тут дело непросто.

Родители часто между собой поговаривали: «А славный этот Петр Саввич; главное – голова у него золото. Вот бы нашей-то крале. С его головой далеко можно уйти». И приводили примеры, как один приказный, называвшийся в заводе златописцем за то, что красиво переписывал, в управляющие вышел. И раз даже, в Успеньев день, подгулявшие родители велели поцеловаться молодым людям, что привело в замешательство Петра Саввича.

– А ведь краля не писанная, а настоящая… – хвастался Игнатий Петрович.

– Ну-ко, женишок, целуйся, – настаивала мать, а за ней и гости.

Правда, что это была потеха родителей под веселую руку, чего бы они не придумали в другое время, но с этих пор Петр Саввич окончательно решился жениться, и ни на ком больше, как только на Прасковье Игнатьевне.

– Ну и заварил же я кашу! – думал часто Петр Саввич; но как ни думал, а все-таки приходил к тому заключению, что жениться лучше: тогда он привяжется к дому, будет чем-нибудь заниматься; наконец будет выслуживаться или заискивать расположения начальства, по пословице: «С волками жить, надо по-волчьи выть».

И Петр Саввич стал шить сапоги, чему он обучался более года. Но работы было очень немного, потому что в заводе были цеховые мастера получше его; рабочие отдают своим приятелям, вроде Тимофея Глумова, и за работу дают косушку или шкалик. Остается работать на город; но и это все-таки выходит на авось, да и его трехрублевого жалованья, какое он получает из главной конторы за переписку бумаг, едва-едва на полмесяца хватает.

Еще осталась одна надежда: не сделают ли опять учителем, так как учительское место еще не занято. И он решился сходить за протекцией к священнику.

V

Смутно и медленно просыпаются понятия таракановских детей. Долго они не понимают смысла слов, вроде «жених, невеста», которыми их называют родственники за красоту, за высокий рост или за послушание и за какую-нибудь услугу, за которую подарить мальчика или девочку не имеется сластей. Потом они начинают понимать, что жених и невеста – это такия особые личности, которых будут венчать в церкви, а отсюда и вытекает то обстоятельство, что в заводе при каждой свадьбе дети наполняют церковь, желая узнать, что такое жених и невеста. Это до десяти и до двенадцати лет. С этого времени родители часто ругают девиц дылдами, девицы спят зимой на полу, одевшись своими сарафанами: так приучают их родители для того, чтобы они вставали раньше матерей; попрекают их и тем, что они много едят и не умеют ничего делать, и, желая приучить девушку к делу, говорят: «Ведь уж, слава те Господи, невестой смотришь, хошь куды под венец… Попадется вот ужо тебе муж – вышколит он тебя». Слова эти более и более врезываются в голову девушки, но она все еще не понимает сущности слов – жена и муж, и хотя она и поет песни любовного содержания, все-таки из этих песен она не понимает ни одного слова, даже не может рассказать на словах от первого до последнего слова