Глумовы - Федор Михайлович Решетников

Таким образом все хозяйство в доме Глумовых перешло в руки Прасковьи Игнатьевны, девицы девятнадцати лет.

На долю русской простой рабочей женщины приходится очень много труда. Вся ее жизнь, до самой старости, до тех пор, пока ее не заменит хорошая помощница, заключается в том, чтобы работать. Примеров искать нечего. Так Маланья Степановна занималась хозяйством до сумасшествия, и только сумасшествие, кажется, избавило ее от забот, но и она не могла жить без дела. Женщина, если и работает много, все-таки сознает, что ведь и она хозяйка, и у нее есть свое хозяйство, и она соседями не обижена, спокойно смотрит в глаза каждому, и никто, кроме ее мужа, не смеет ей сказать худого слова. Другое дело – положение девушки, подвергающейся почти на каждом шагу соблазнам, не имеющей таких прав, как женщина.

О детстве Прасковьи Игнатьевны говорить нечего, потому что как и в заводском классе, так и в крестьянском быту воспитание девиц одинаково. Лишь только она начала ходить, лепетать, ее уже заставили возиться с маленькими братьями и сестрами, которые почти каждый год пополняли семейство, но, к несчастью родителей, умирали; потому к несчастью, что чем больше у рабочего детей, тем больше идет провианту, а впоследствии дети будут помогать родителям. Не мешает также заметить, что родители заботятся только о том, как бы накормить детей и как-нибудь одеть, все же остальное предоставляют воле Божией, на том основании, во-первых, что и сами они росли так же, а во-вторых, о теоретическом воспитании, основанном на различных началах новейшего времени, они не имели никакого понятия. Поэтому все заботы по воспитанию ограничиваются тем, чтобы выкормить себе поскорее работника. Девушка с двенадцати лет, а иногда и раньше, становится уже работницей в доме; кроме того, что она возится с ребятами, кормит их, она должна все делать, начиная с мытья полов и посуды и кончая огородом, – только мать не дает ей доить корову и печь хлебы. В пятнадцать лет девушка становится правою рукой своей матери и сама, без понуждения, знает, что ей делать, а мать только распоряжается, показывая вид криком, что она, т. е. мать, учит ее, как жить своим хозяйством.

Но при здравом рассудке матери Прасковье Игнатьевне было гораздо легче, потому что тогда, что нужно было сделать скоро и в раз, могло делаться с долгим ворчанием, ненужною ходьбою от одной вещи до другой, от сеней до погреба и т. д. Тогда можно было полчаса лишних простоять на выгоне, куда выгоняют коров, можно было потолковать с подругами, два лишних часа проплясать на вечерах, и все эти прогулки кончились бы только тем, что мать поворчала бы часа три. Теперь же на ее руки было отдано все – и лошадь, и корова, и овцы, и даже огород. А извольте, например, выполоть огород, когда еще надо поить корову, кормить куриц, а тут мать пристает с чем-нибудь. А мать часто надоедала Прасковье Игнатьевне.

Хотя мать и не злилась на дочь, не бросалась на нее в припадках раздражения, но на Маланью Степановну часто находило то, что пугало не только Прасковью Игнатьевну, но и Тимофея Петровича. Так, например, зимой она часто уходила в огород босая и там рылась в снегу; затопят баню, она завалится на полок, и трудно ее выжить оттуда. Как-то раз ночью она затопила печь в кухне и суетилась около квашенки, и когда ее спросили, что она делает, она отвечала: «Оладьи надо стряпать! Ведь сегодня поминки моему Егору», и начала ругаться неприличными словами. Тимофей Петрович посоветовал Прасковье Игнатьевне не трогать ее: пусть топит – дров не жаль, да и теплее будет, и лег спать, но дочь провозилась с матерью до утра.

Хорошо еще, что Тимофей Петрович помогает по хозяйству. Нельзя сказать, чтобы он любил молодую хозяйку, но иногда, пообедав плотно, говорил: «Спасибо, хозяюшка, накормила, напоила – всегда так мужу угождай».

IV

Июнь месяц. Погода стоит жаркая. Солнышко жжет, на небе чисто, в воздухе накопилось много пыли, а дым от фабрик стелется гуще и гуще над фабричным порядком. Для ребят погода хорошая, они почти все бегают на улицах; даже девушки сидят или на лавочках, или на дощечках, положенных в воротах для того, чтобы между землей и половинками ворот не было промежутков. Девушки, как водится, сидят с грудными или двухгодовалыми ребятами, еще не умеющими ходить на ногах. Время послеобеденное, и по хозяйству все что нужно сделано. Женщины с чулками или пряхами тоже сидят за воротами на тех сторонах улиц, где солнце или еще не показывалось, или куда уже сегодня не будет показываться. Женщины преимущественно толкуют по хозяйству: о каком-нибудь нарядчике, о какой-нибудь корове, рассказывают сны, приводят примеры различных уроков, несчастных случаев и т. д. Все они хотя и голосят, по-заводски растягивая, но голосят так, что между ними заметно согласие, а той горячки, какую они порют до обеда, теперь и следа нет. Это они отдыхают. Мужья же их и дети-подростки теперь находятся на работе; половина из них придет сегодня вечером, половина завтра. На полянках разостлан для сушения холст; кое-где на солнечной стороне заплотов сушатся онучи.

И в Козьем Болоте сухо, и там та же картина, как и в других улицах. Ребята кричат, визжат, хохочут, дерутся, ругаются, как старшие; женщины голосят; так что в такой узкой улице ничего не разберешь.

Все шло хорошо в этой улице, только вдруг четверо парней от десяти до пятнадцати лет, доселе весело игравшие в бабки, вдруг начали драться. К ним присоединились еще восьмеро. Остальные ребята, вероятно чувствуя себя слабосильными, переставши играть, смотрели в отдалении на баталию и с удовольствием и с завистью, а те, которые были побойчее, кричали:

– Хорошенько, Яшка, Тюньку! Лупи его!

Как ни кричали женщины на ребят, но они не прекращали драться, потому драка была в крови рабочих. Без драки не оканчивалась ни одна попойка рабочих, если дело доходило до разрешения каких-нибудь споров или вопросов; парень, обиженный другим парнем, искал случая отомстить ему, а так как у каждого парня есть свои приятели, а у приятелей свои враги, то настоящая драка этим и объясняется. Наконец двое ребят уже лежали на земле с окровавленными лбами, трое шли в разные стороны со слезами, придерживая носы. Но вот одна женщина, вооружившись граблями, приблизилась к драчунам и по-солдатски крикнула:

– Долго ли еще вам баталь-ту производить?

Но ребята еще хуже продолжали свое дело. Тогда женщина