О женской стыдливости - Жан-Клод Болонь

и рационализм: рассуждать о чувстве — это значит отрицать его абсолютный характер. Универсальная мораль барона Гольбаха, которую он излагает в своей работе «Универсальная мораль, или Обязанности человека, основанные на его природе» (1776), поддается компромиссу. В основе обязанностей человека лежит его природа: одни и те же абсолютные правила применяются повсюду, потому что они соответствуют рациональным принципам. Если чувства естественны, то их чрезмерное проявление вредно для человека и для общества: разум учит человека умерять их. Отнюдь не разделяя идеи «строгих моралистов», которые хотят предохранить человека от страстей путем их запрета, Гольбах проповедует умеренное выражение чувств. Не примыкая также и к философам, которые видят в стыдливости только общественное соглашение или предрассудок, он считает ее результатом «естественного разума», заставляющего человека понимать губительные последствия разврата внутри общества. Таким образом, целомудрие — особый случай умеренности — должно опираться на стыдливость, этот «страх разжечь в себе самом или в других опасные страсти при виде объекта, способного их возбудить», — пишет барон Гольбах в своей книге. Он не признает пример «добрых дикарей», таких целомудренных и стыдливых в своей наготе: они не владеют здравым смыслом, чтобы мы могли принять их в качестве моделей.

Убежденный в том, что нагота порождает желание, Гольбах не может понять ни естественного покрова стыдливости, который придает наготе целомудренность, ни кокетства, которое усиливает желание, скрывая его цель. Его добродетель — это «не преображение сущности, а замена разумной социальной природы на природу асоциальную. Природа в ее физиологическом смысле — это что-то вроде нейтрального субстрата, который можно развратить», — пишет Поль Хофман в книге «Женщина в представлении эпохи Просвещения» (1977). Зато у другого философа, Жозефа Жубера, мы находим оригинальную концепцию этой «необъяснимой ткани», «непостижимой сеточки», окутывающей тело с головы до пят. Вслед за соображениями, высказанными начиная с 1783 года и выдвинутыми на первый план в 1798 году, это эссе, опубликованное в 1815 гаду, отражает эволюцию взглядов своего автора. Он был другом Дидро в юности и Шатобриана в пожилом возрасте, прошел путь от атеизма до прагматичного католицизма. Лишенная ссылок на возвышенную божественность, его позиция является одновременно материалистической, спиритуалистической и бесконечно поэтичной. Сетка стыдливости, сотканная «внутренней натурой», создает нашу духовную сущность. Она удерживает «молекулы, вызывающие наши ощущения»; «осадок» земных воздействий, окружающих нас; «бесполезные отложения» импульсов, доходящих до нас. Его концепция, являющаяся компромиссом между стыдливостью природной (речь идет об инстинкте) и культурной (приобретенной манерой поведения), устанавливает своеобразный мост между философским материализмом и романтическим идеализмом, объявляя стыдливость инстинктивным качеством. Эта позиция будет господствовать в философии конца XIX века.

Философы второй половины XVIII столетия в качестве компромисса между стыдливостью природной и стыдливостью условной нашли концепцию стыдливости рациональной, которая является отчасти природной (как основа), а отчасти условной (поскольку она внушается детям). Важность воспитания в рассуждениях философов, уделяющих гораздо большее внимание периоду детства, объясняется тем, что теперь признается превосходство разума над природой в открытии фундаментальных добродетелей.

Воспитание девочек

Позиции некоторых философов не всегда четко определены, и у одного и того же автора можно встретить концепции, которые кажутся противоположными Так, Руссо остается неравнодушен к теме невидимого покрова, историю которого мы рассматриваем. Если «любовь, пылкая и боязливая» иногда осмеливалась посягнуть на прелести Юлии, то «робкая рука» не могла их осквернить:

«Когда несдержанный порыв снимает на миг материальный покров, под которым они спрятаны, то не предоставляет ли любезная стыдливость ему на смену свою невидимую пелену? Покинет ли тебя эта священная одежда в тот момент, когда на тебе не останется никакой другой? Она непорочна, как твоя честная душа, смог бы изменить ее когда-нибудь весь любовный жар моей души?»

Это ценная аллюзия, потому что она демонстрирует нам постоянство темы, связанной с природной стыдливостью, в эпоху, когда все больше и больше философов, включая самого Руссо, заявляют об ее приобретенном характере. Невидимый покров заставляет смелую руку относиться к нему с уважением за совершенство добродетели, которую он открывает, а не из-за стыда за показанную наготу.

Это не мешает женевцу учить детей целомудрию, которого они не испытывают: «Хотя стыдливость и является естественной для человеческого рода, она не дана детям от природы», то есть она не является врожденным качеством, а появляется только с осознанием зла: нужно прививать ее детям с осторожностью, чтобы не вызвать в их воображении постыдных вещей, о которых они не имеют понятия. Вместо того чтобы привлекать их внимание к запретным сексуальным темам, нужно учить их чистоте, которая в «духе природы» касается тех же органов. Об этом говорится в романе Руссо «Эмиль».

О чем бы ни шла речь: о произвольном соглашении (Дидро), о последствии физиологических факторов (Вольтер), об общественном умении справляться с чрезмерным сладострастием (Гольбах), даже о естественном качестве человеческого вида (Руссо), — никто отныне не думает, что стыдливость появляется спонтанно у всех детей в целом, и у девочек — в особенности. Чтобы она возникла, нужно полагаться только на воспитание.

Различие между стыдливостью и приличием составляет компромисс между приверженцами идеи о врожденной и приобретенной добродетели. Он позволяет уберечь оба вида ценностей одного морального закона: ценности Божественного происхождения и ценности, основанные на воспитании, которое должно заставлять человека соблюдать этот закон. В особенности это касается молодых девушек. «Если мы не позаботились глубоко заложить в душе девушки главные и возвышенные истины христианства, мы можем воспитать у нее вежливость, любезность, даже, если хотите, приличие. Но мы никогда не сможем дать ей нерушимых добродетелей», — пишет аббат Жозеф Рейр в книге «Школа благородных девиц». Только любовь и страх перед Богом позволяют им возвыситься над их «естественными склонностями», так как чувство чести может удержать их, только когда они находятся в публичном месте; в личной жизни лишь взгляд Бога может обуздать их страсти. Различие между социальным поведением и истинным целомудрием, между публичным и личным является характерным для эволюции, которая произошла с понятием стыдливости в конце XVIII века, а также и для осознания важности ее воспитания. Без нее девушка — как горлица, крылья которой слишком слабы, чтобы ускользнуть от кошки. Зато все, что может научить греху — романы или сомнительные встречи, — должно исключаться, как испорченный апельсин убирается их корзины с фруктами. В противном случае это только укрепляло бы кшу «злосчастную склонность» к дурному. Каждая девушка обладает «принципами стыдливости, которые природа вложила в наши души», и «естественными дурными наклонностями», которые необходимо корректировать. По мнению аббата Жозефа Рейра, роль воспитания состоит в том, чтобы огранить алмаз, который представляет собой молодая девушка.

Другие педагоги предлагают достичь таких же