Жар-птица (кто предал российскую демократию) - Андрей Владимирович Козырев

Зла» в демократическую державу и партнёра Запада, а малопредсказуемой страной, с которой надо торговаться, преследуя сиюминутные цели. Всё, что я говорил Кристоферу о трудностях российской трансформации, оценивалось им как дипломатическая уловка, направленная на то, чтобы выторговать побольше.

Мои подозрения много лет спустя подтвердил Строуб Тэлбот. В книге «Рука России. Записки о президентской дипломатии» он упоминает о недовольстве, которое вызвало у Кристофера моё предупреждение о том, что я буду уволен, если националисты возьмут верх над демократами в России. «Очевидно, — писал Тэлбот, — что Кристофер воспринял это как бесхитростное давление, уловку, которую Запад часто приписывал русским: „Делайте, что мы говорим, или будете иметь дело с кем-то похуже“».

В конце разговора я сказал Уоррену Кристоферу, что, хотя мы и ценим отдельные заявления в поддержку демократических реформ и лично президента Ельцина, американцам следует быть осторожнее с обещаниями многомиллиардной помощи, которые не выполняются. Всё это вызывает в России антиамериканские настроения. Кристофер согласился со мной, но никаких обязательств на себя не взял.

Четвёртого апреля 1993 года в Ванкувере, 7–9 июля 1993 года в Токио на встрече «Большой семёрки» и далее везде Клинтон продолжал делать громогласные заявления о дружбе и сулил астрономические размеры помощи, которые в реальности не достигли и половины обещанного. Мои слова о возможной реакции становились реальностью: антиамериканские, и шире — антизападные настроения в России нарастали.

* * *

В Москве я постарался преуменьшить трудности, возникшие в отношениях с новой администрацией. 7 марта 1993 года в интервью «Московским новостям», которые я часто использовал, чтобы обнародовать свою позицию по важным вопросам, уверенно говорил о возможном достижении договорённости о стратегическом партнёрстве. При этом тревога не оставляла меня.

Двадцать третьего марта 1993 года я прилетел в Вашингтон для подготовки к апрельскому саммиту в Ванкувере и в ходе работы поделился со Строубом Тэлботом озабоченностью происходящим. Строуб говорил по-русски, был известен как переводчик мемуаров Хрущёва, нелегально вывезенных в Штаты, долгие годы освещал события в СССР как журналист. Студентом он был соседом Клинтона по комнате. В момент нашей встречи Строуб ожидал одобрения Конгресса, чтобы занять самую важную после госсекретаря должность, позволяющую влиять на отношения с Россией. Я надеялся, что в его лице мы получим эффективный канал связи с вашингтонской администрацией. Партнёром Тэлбота в России должен был стать Георгий Мамедов, одарённый молодой дипломат, с которым я познакомился, когда он отвечал за американское направление в МИД СССР. Я быстро повысил его до замминистра и полностью доверял ему. Он умел находить решения по самым сложным вопросам, что он впоследствии много раз демонстрировал, взаимодействуя со Строубом.

Ну а тогда, в марте 93-го, я встретился со Строубом конфиденциально. На меня произвели впечатление его ум, образованность, глубокое понимание русской культуры и политики. Он был очевидно нацелен на решение проблем. Я был рад, что нашёл партнёра, который выглядел заинтересованным и мотивированным, особенно на фоне механического профессионализма его непосредственного начальника, госсекретаря Кристофера. Впрочем, и тут у меня были опасения. Я боялся, что блестящая способность Тэлбота быстро схватывать суть событий и описывать их в ярких выражениях будет мешать ему углубленно работать над решением серьёзных проблем.

Как бы то ни было, итог нашего неформального общения был очень позитивным. Мы обсудили различные механизмы для расширения личных контактов на высшем уровне, и я предложил создать комиссию под совместным председательством премьер-министра Виктора Черномырдина и вице-президента Эла Гора. Мне казалось, что эта инициатива встретит лучший приём, если на саммите её предложит американская сторона.

Строуб тут же подхватил эту идею. В Ванкувере Клинтон предложил её Ельцину. Впрочем, излагая мою идею, президент США в качестве сопредседателей назвал двух вице-президентов, что чуть было не обрушило весь замысел. Ельцин вовсе не собирался давать дополнительные полномочия своему политическому оппоненту — вице-президенту Руцкому. Заметив эмоциональную реакцию Ельцина, Клинтон осознал свою ошибку и быстро её исправил: «То есть мой вице-президент и твой премьер-министр, Борис. Я имел в виду премьер-министра и никого другого с вашей стороны». После этой поправки Ельцин немедленно согласился.

Это был, на мой взгляд, самый важный положительный итог саммита. Клинтон, похоже, в основном старался произвести хорошее впечатление на Ельцина и Конгресс США, где республиканцы, продолжая линию Буша, по-прежнему хотели помочь России. Решая эти задачи, Клинтон демонстрировал американское великодушие, обещал нам потоки долларов, которые поддержат российские реформы. Но каждое очередное обещание сопровождалось оговоркой, что деньги смогут быть выделены, если российский парламент примет сбалансированный бюджет с определёнными социальными и экономическими ограничениями. Когда Ельцин понял условия предлагаемой щедрости, он справедливо почувствовал себя униженным и явно рассердился. Всего неделей ранее он с трудом избежал импичмента, а через две недели ему предстояло отстаивать свой мандат на референдуме. Он нуждался в американской помощи здесь и сейчас, а не в каком-то отдалённом будущем. И помощь ему была нужна именно для того, чтобы преодолеть сопротивление реформам.

Вот почему я не удивился, когда Ельцин оборвал поток обещаний Клинтона и спросил, нет ли возможности поддержать реформы прямо сейчас. Один из вопросов, требовавших наиболее срочного финансирования, был связан с выводом бывших советских войск из Восточной Европы и стран Балтии. Соединённые Штаты по настоятельным просьбам балтийских политиков давили на Россию, чтобы ускорить этот процесс, и Ельцин попросил денег на строительство жилья для офицеров. Клинтон посоветовался с помощниками и величественно предложил сумму в шесть миллионов долларов. Ельцин после долгой паузы и тяжелого вздоха сказал: «Это копейки, Билл». И попытался прояснить масштабы проблемы. В конце концов Клинтон пообещал попросить своих экспертов увеличить эту сумму.

Позже Ельцин поднял вопрос о западных рынках для России. Он объяснил, что нужно успокоить военно-промышленный комплекс, предоставив ему более широкие возможности для цивилизованной торговли. «Если это станет реальностью, — сказал Ельцин, — ВПК свернёт партнёрство с авторитарными режимами». По мнению Ельцина, самый естественный путь на западные рынки лежал через отмену торговых барьеров, созданных американскими законодателями в период холодной войны. Ранее Горбачёв уже просил Вашингтон решить этот вопрос, но безуспешно. Тогда консерваторы в Москве расценили эту неудачу как знак того, что США будут всегда дискриминировать Россию, какие бы реформы она ни проводила и сколько бы уступок ни делала.

В партнёрстве с Соединёнными Штатами Ельцин пошёл гораздо дальше Горбачёва, и он не просил многого. Он хотел, чтобы президент США инициировал в Конгрессе отмену поправки Джексона — Вэника к Закону о торговле 1974 года, которая привязывала советскую торговлю с Соединёнными Штатами к свободе эмиграции из СССР. Речь также шла о некоторых других старых законах, связанных с