Царь Иоанн IV Грозный - Александр Николаевич Боханов

невозможно, но известен финал всей этой истории. Накопив денег, Бомелий предал Царя и в 1579 году попытался сбежать из России, но был схвачен в Пскове, обвинен в измене, подвергнут пыткам и умер в заточении. Благодаря этому, надо думать, русофобская западная «коллекция» лишилась еще одного «свидетельства очевидца»…

Применительно ко времени конституирования Московского Царства данные о русской религиозности содержатся у нескольких авторов. Имена двух ранее уже упоминались: уроженца Вестфалии Генриха Штадена и посланца английской Королевы Елизаветы (1558–1603) Джильса Флетчера. Первый находился в Московии при Иоанне Грозном с 1564 по 1576 год, а второй – при Царе Федоре Иоанновиче в 1588–1589 годах.

Штаден, прибывший на Русь без гроша в кармане, успел сделать здесь неплохую карьеру, завел важные связи, принимал непосредственное участие в различных событиях и был даже одним из опричников Царя. В конце концов, он потерял расположение власти, положение, имущество и тайно под видом купца бежал в Голландию. В последующие годы он принимал участие в разработке проектов по «захвату Московии», ведя по этому поводу переписку с различными европейскими монархами, в том числе с Императором Священной Римской Империи Рудольфом II (1576–1611).

Собственно, «записки» Штадена, это – «эпистола» к Императору, с описанием планов по захвату, ограблению и колонизации страны, в которой он прожил более десяти лет. Автор весьма резко настроен по отношению Московии и русским. Он пытался уверить «римско-кесарское величество», что подданные Царя Иоанна Васильевича так ненавидят свою власть, что перебегут на сторону неприятельской армии вскоре после ее вторжения! Много и другой нелепицы запечатлел авантюрист-неудачник на страницах своих посланий.

В потоке измышлений немецкого «ловца удачи» иногда проскальзывают признания, которые волей-неволей перечеркивают все уверения в шаткости русской государственной системы. «В Русской земле не знают и не употребляют ни латинского, ни еврейского, ни греческого языков, ни митрополит, епископы, монахи или священники, ни князья или бояре, ни дьяки, ни подьячие. Все они пользуются своим языком. Однако и самый последний крестьянин так сведущ во всяких шельмовских штуках, что превзойдет и наших докторов-ученых, юристов во всяческих казусах и вывертах. Если кто-нибудь из наших всеученейших докторов попадет в Москву – придется ему учиться заново!»[402]

Из данного наблюдения определенно следует, что русские в вопросах веры имели ясные и четкие представления и навязать им чужые взгляды было невозможно. Даже на Севере, где Штаден оказался накануне бегства, русские «изъявили желание диспутировать со мной: они говорили, что их вера лучше, чем наша, немецкая. Я же возражал, говоря, что наша вера лучше, чем ихняя». Здесь Штаден, говоря о «немецкой вере», имеет в виду протестантизм лютеранского толка, воспринимаемый на Руси почти как безбожие. Очевидно, «диспут» принял столь острый характер, что русские якобы даже вознамерились утопить бывшего опричника.

Его спасло то, что он «представился скудоумным, и на меня больше не обращали внимания». Действительно, ну чего можно было требовать от «ущербного»! Все это выглядит как исторический анекдот, тем более что раньше Штаден признавал толерантность московских порядков в вопросах веры. «Иноземец – кем бы он ни был – волен в своей вере: он не может только принуждать своих русских слуг и служанок есть мясо великим постом, по средам и пятницам»[403].

Русские никогда не заставляли других принимать Православие, но всегда очень болезненно реагировали на любые попытки искусить соплеменников чужими и чуждыми обычаями и обрядами. Это было характерно еще и для Киевской Руси.

Англичанин Флетчер прибыл на Русь в качестве «негоцианта», чтобы провернуть выгодное дельце – добиться от московских властей для английской компании права беспошлинной торговли. Из этого ничего не вышло, и, вернувшись в Англию, купец-неудачник издал книжку, полную злобных выпадов против русских. Флетчер не раз пишет о «русской вере», признавая, что о преследованиях по делам веры он не слышал, кроме одного случая[404].

Подобное могло показаться жителю Англии удивительным, так как на его родине, начиная с Генриха VIII (1509–1547), а потом и при правлении его дочерей: Марии (1553–1558) и Елизаветы (1558–1603), казни неугодных шли непрестанно. В отличие же от «дикой Московии», в «цивилизованной Англии» людей беспощадно лишали прав и имущества, вешали, сжигали, четвертовали за принадлежность к «неугодной» власти вере. Количество убитых и замученных исчислялось многими десятками тысяч. Естественно, об английской кровожадности «посол-негоциант» не упоминает, но обрушивает поток гневных обличений на головы русских, у которых якобы властвуют «произвол» и «тирания».

По заключению англичанина, Христианство у русских – сплошное заблуждение и суеверие. Он приводит даже своеобразный «каталог» обвинений, состоящий из тринадцати пунктов. В числе главных: предпочтение Новому Завету перед Ветхим, почитание наряду с Писанием и Священного Предания, признание единосущности Бога Отца и Бога Сына, строгие посты, почитание икон. Ничего подобного в Англии не было. Руси же «ложные мнения» о вере внушены «частью преданиями (которые им сообщены церковью Греческой), а в особенности незнанием Священного Писания».

2-е издание труда Дж. Флетчера «О государстве Русском» (англ. Of the Russe Common Wealth), 1643 г.

Во время своего пребывания в России Флетчер кругом видел храмы, видел, что вся жизнь русских была подчинена строгому церковному уставу, но для него это не имело значения. Они – «невежественные еретики», так как «отдают предпочтение своей церкви перед всеми прочими, утверждая, что у них сохраняются самые истинные и справедливые предания, сообщенные Апостолами Греческой церкви, а от нее полученные ими»[405].

Вполне понятно, что представитель Англиканской церкви, главой которой в соответствии с парламентским законом 1534 года объявлен был король, не мог принять совершенно другую форму церковной организации.

В отличие от «английской церкви», устройство Церкви в Московии действительно зиждилось не на прихотях или произволе монархов и подручных им «парламентских учреждений», а на Священной Традиции, осененной Вселенскими соборами и многовековым опытом Второго Рима и самой Руси. Здесь никогда не признавалась супрематия монархов в делах веры, а самих правителей, в отличие от того, что написал Флетчер, никогда не «сравнивали с Богом». На Руси не им молились, а за них и в этом – принципиальная разница. Иоанн Грозный, при всех своих огромных властных полномочиях, при всем своем «неистовстве», в отличие от Генриха VIII, никогда не покушался на догматически-канонические основы веры.

Такие сочинения, как книга Флетчера, помогают понять, что православный облик Руси на исходе XVI века был очевиден для всех, в том числе и для тех, кто исповедовал свободную «от замшелых догм» «философию лавочника», лежащую в основе всего протестантского движения в Европе XV–XVI веков. Россия была не похожа на страны, родившие «новые церкви»; она была им «чужда» и казалась им враждебной. «Лавочник» Флетчер это все великолепно засвидетельствовал.

Здесь уместно привести обширную выдержку из сочинения еще одного