Дети русской эмиграции - Л. И. Петрушева

На другой день после отъезда, то есть 17 февраля, мы прибыли в Константинополь. Но на берег никого не пустили, так как на пароход был наложен карантин. Простояв несколько дней в Константинополе, мы поехали в Салоники, но конечного пункта до сих пор еще не знаем. В Салониках нам наконец объявили, что отправляют в Сербию. Продержав еще две недели на пароходе, нас эшелонами стали отправлять в Сербию. Мы ехали во 2-м эшелоне. Проехав небольшой кусок Греции, мы наконец прибыли на сербскую границу. Какой родной и теплой показалась нам встреча сербами после грубого отношения английских матросов. Нашу группу отправили в местечко Брана-Бана. Первое время было довольно тяжело, так как не было денег. А потом нам ежемесячно стали выдавать на жизнь достаточную сумму денег от сербского правительства. Месяца через 2 после нашего приезда приехал из России отец. Отец вскоре поехал в Белград, где поступил на службу и был назначен инженером на Крагуевацкий завод. Мы приехали в Крагуевац. Там я прожил до сентября 1921 года, а затем поступил в 6-й класс Крымского кадетского корпуса. Живя в Крагуеваце, отец совершенно случайно узнал, что в Чехии, в Пильзене, начальник Шкодовских механических заводов, его хороший знакомый господин Громадко. Отец написал ему письмо и получил приглашение приехать для переговоров о поступлении на Шкодовские заводы. Вскоре отец и вся моя семья уехала в Чехию, а я оставался еще, чтобы перейти в 7-й класс корпуса. В июле 1922 г. я сдал переходные экзамены в 7-й класс корпуса и через несколько дней уехал из Сербии. После трехдневного путешествия я добрался до Чехии. Я поехал прямо в г. Пильзен, где была вся моя семья. Отец уже к этому времени подал прошение о принятии меня в гимназию Всероссийского союза городов. В сентябре отец получил из гимназии уведомление, что я принят. Таким образом, отдохнув 3 месяца дома, я 15 сентября 1922 г. приехал в Моравскую Тржебову.

Талантов

Мои воспоминания от 1917 года до поступления в гимназию

Я жил тогда в городе Ростове, который был на правом берегу реки Дона. Стояло знойное лето. В это время я готовился во 2-й класс Донского кадетского корпуса и ходил к учителю, который преподавал в одной из гимназий, из которой меня взяла мать для подготовки в кадетский корпус. Через месяц после усиленных занятий мать повезла меня в Новочеркасск, где находился Донской корпус. На следующий день начались экзамены. Помню длинный коридор, где я сидел в ожидании экзамена по географии. Вскоре позвали нас в класс, и мы, которые держали во второй класс, вошли в светлую комнату, стены которой были обвешаны географическими картами, и сели на указанные места. Помню, как преподаватель географии К. К. Фофанов вызвал меня к столу и спросил, что называется горизонтом. Потом попросил указать на карте главные реки Испании, задал еще несколько вопросов и отпустил. Экзамен прошел благополучно. Остальные экзамены прошли так же хорошо. Итак, я кадет. В классе стоит шум от нескольких десятков голосов, но вдруг раздается команда дежурного: «Встать». Входит преподаватель. Дежурный, вытянувшись в струнку, подходит к преподавателю на три шага и рапортует ему: «Господин преподаватель, во 2-м классе второго отделения по списку состоит 32. Один в лазарете, два в отпуску, налицо 29». Потом следует молитва, и урок начинается. Настал декабрь 1919 года. В силу политических обстоятельств мы покинули корпус и вышли походом по направлению в Старочеркасск. Ночь была морозная. Издали доносился до нас звук орудийной пальбы. Мы должны были пройти пешком 120 верст до узловой станции Тимашевки, а затем на поезде в Екатеринодар. К концу похода мы по невылазной грязи добрели до Тимашевки истерзанные, измученные изнурительным переходом. В Екатеринодаре прожили в очищенном для нас кинематографе. Появились заболевания тифом. Из Екатеринодара приехали мы в Новороссийск, где в грязных, загаженных казармах прожили 2 месяца в ужасной тесноте. Сыпной тиф унес на тот свет нашего директора – генерал-лейтенанта Чеботарева, преподавателя по рисованию и двух или трех кадет. Один из кадет потерял рассудок. Когда командование над кадетским корпусом получил новый директор – генерал-лейтенант Черячукин, мы на пароходе «Саратов» покинули Новороссийск.

Англичане взяли покровительство над корпусом и отвели для него лагерь близ города Измаилии на берегу Суэцкого канала. Два года жили мы в Египте в круглых конусообразных палатках, учились, переходили в следующие классы. Когда второй год жизни в Египте подходил к концу, англичане отказались содержать нас и перевели на счет Лиги Наций, как и вообще всех беженцев, которые находились в Египте. Начался переезд в Болгарию. В Константинополе половина нашего корпуса высадилась на берег для того, чтобы учиться в английской школе для русских мальчиков. Все это были воспитанники младших классов, а остальные 200 человек во главе с директором остались на пароходе «Оксфорд» и приехали в Болгарию. 6 месяцев жили мы на берегу бухты города Варны, ночуя в палатках, вывезенных с собою из Египта, которые успели порваться и в дождливые ночи промокали так, что весь пол превращался в сплошную лужу, и вода пропитывала одеяла, которые лежали на голой земле, служа нам постелью. За это время мы успели износиться так, что на нас оглядывались прохожие, смотря на наши лохмотья. К концу 6-го месяца 60 человек отправили в гимназию города Шумена, 40 – в Чехию, в русскую гимназию Всероссийского союза городов, а остальных отправили в Ямбол, доканчивать образование в юнкерском училище.

Онищенко Д.

Мои воспоминания с 1917 года до поступления в гимназию

Жаркий летний полдень, не помню уже какого это было числа, но, главное, это было летом, то есть когда человек больше всего чувствует в себе резвости, подъема духа и т. д. (так лично я думаю). Но не так это было на самом деле… Вместо того, чтобы работать, заниматься своими делами, толпы народа, давя (в полном смысле этого слова) друг друга, толпились на площади для того лишь, чтобы потолкаться и почесать свои языки. Потому на самом деле эта толпа так-таки ничего и не сделала; собрались они все для того, чтобы решить, как быть: по соседству с нами была экономия некого Г… – по случаю свободы (как некоторые говорили) надо во что бы то ни стало отобрать и землю, и инвентарь для «пользования народного». Дело почти подходило к концу, то есть решено было, что Сидор и Иван и т. п., выбранные от народа, пойдут и доложат этому хозяину экономии о желании «большинства», но каково