Вячеслав Молотов. От революции до Перестройки. - Александр Владленович Шубин

Ян Эрнестович Рудзутак. 1930-е. [РГАСПИ. Ф. 421. Оп. 1. Д. 653]

После праздничного парада на Красной площади 1 мая вожди и часть военачальников собрались на квартире у Ворошилова, и Сталин заявил, что «враги будут разоблачены, партия их сотрет в порошок, и поднял тост за тех, кто, оставаясь верным, достойно займет свое место за славным столом в Октябрьскую годовщину»[467].

Уже на следующий день, 2 мая, был арестован командующий Уральским военным округом Б. Горбачев, которому предложили подписать признание о подготовке группой военных переворота, включая захват Кремля[468]. Никакого шпионажа и вредительства. Горбачев подписал эти показания только 31 мая, после показаний других высокопоставленных военных. В финальных показаниях других генералов тема переворота уже сильно разбавлена «вредительством» и «шпионажем».

В самом начале мая Ежов передал своему заместителю М. Фриновскому задание искать заговор среди высшего командного состава. Самостоятельно решиться на такой «поворот» следствия Ежов не мог. Решение о переориентации следствия с бывших троцкистов на высшее командование мог принять только Сталин. Значит, в конце апреля, посовещавшись с Молотовым и другими ближайшими соратниками, Вождь пришел к выводу, что группа генералов во главе с Тухачевским готовит его свержение.

Команда Сталина действовала именно так, будто действительно столкнулась с угрозой переворота. Единоначалие в армии было ликвидировано 11 мая, отныне командиры делили власть с членами Военного совета, назначенными партией. Комиссары при командире – верный признак недоверия офицерству. Но провести в жизнь эти меры нельзя было немедленно.

Новое решение Политбюро от 10 мая должно было смешать планы заговорщиков и дать Сталину выигрыш во времени: Тухачевского нужно переместить с поста первого заместителя наркома на пост командующего Приволжским военным округом. Его сменит начальник штаба Егоров, того – начальник Ленинградского военного округа Шапошников, а в Ленинград из Киева переведут Якира. Штатное в общем перемещение, где понижался в должности только Тухачевский. Но при этом сразу несколько военачальников отрывались от «насиженных мест», и даже если заговорщические команды были во всех округах, нужно было время, чтобы восстановить связи. Сталин мог быть уверен, что в ближайший месяц переворота не произойдет.

Якира вызвали в Москву на 8 мая. Он полчаса побеседовал со Сталиным, Молотовым, Кагановичем и Ворошиловым и был отпущен, но ненадолго. Затем Сталин вызвал Ежова, через десять минут – опять Якира. Вряд ли этот второй разговор (уже сорокаминутный) был приятным. После ухода Якира «узкий круг» Политбюро обсуждал ситуацию почти час[469].

Тухачевский в присутствии Молотова, Ворошилова и Кагановича встретился со Сталиным 13 мая. Тот объяснил решение Политбюро. Оказывается, порученец и знакомая Тухачевского были арестованы как враги народа, но со временем все образуется. Война не за горами. Как же без Тухачевского обойтись…

Михаил Николаевич Тухачевский. 1930-е. [Из открытых источников]

А тем временем арестованные ранее военные давали все новые показания[470]. Способы следствия сегодня вызывают споры. Поначалу было очень рискованно просто выбивать нужные показания – ведь следователям еще не было известно, чем все кончится, а подследственных могли показать влиятельным руководителям. Что как они начнут демонстрировать синяки и раны? Так что трудно поверить, что Тухачевского и других высших руководителей армии сразу после ареста принялись избивать рядовые следователи, а те расплакались и признались в том, чего никогда не делали.

В течение недели 22–29 мая были арестованы Тухачевский, Якир, Уборевич, Эйдеман. Первые итоги операции Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович и Микоян обсуждали 29 мая. На следующий день было принято решение об отстранении от должности начальника Главного политического управления Гамарника, и 31 мая тот сводит счеты с жизнью. Почему? Ведь накануне с ним беседовал Блюхер и вроде бы уговаривал главного политрука принять участие в суде над арестованными. Если Гамарник был уверен в невиновности арестованных, стоило принять участие в суде, во всем разобраться. Если Гамарник был обычным сталинистом – тем более. Не заметил заговора? Плохо, конечно. Но и Ворошилов проглядел. Он еще в мае не верил, что Тухачевский виновен, в чем признавался на расширенном заседании Военного совета 1–4 июня. Но Ворошилов не застрелился. Не считал себя причастным к раскрытому заговору, не боялся, что на суде вскроются компрометирующие его обстоятельства. Ворошилов торжественно заявляет, что понял свою ошибку и готов действовать: предстоит «проверить и очистить армию буквально до самых последних щелочек… может быть, в количественном отношении мы понесем очень большой урон»[471].

Климент Ефремович Ворошилов. 1938. [РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 1. Д. 448. Л. 28]

Ситуация становится более понятной, если принять, что все это и для Сталина было неожиданностью. На заседании Военного совета Сталин говорил: «Почему мы так странно прошляпили это дело? Сигналы были. В феврале был Пленум ЦК. Все-таки, как никак дело это наворачивалось, а вот все-таки прошляпили, мало кого мы сами открыли из военных»[472]. Странная оговорка – «мало кого мы сами». Если не «мы сами», то кто открыл?

Только предательство может обеспечить властям такую уверенность в виновности людей, на которых еще недавно рассчитывали. То, что произошло в мае – июне 1937 г. – это не превентивный удар по возможной в будущем военной оппозиции. Превентивные удары можно наносить иначе, более спокойно перемещая кадры. Сталин был большой специалист этого дела. А здесь – от перемещений 10 мая до ареста главного обвиняемого – менее двух недель.

В ночь на 12 июня Тухачевский, Якир и группа их подельников были расстреляны. Уже 20 июня было арестовано 980 офицеров, в том числе 29 комбригов, 37 комдивов и 21 комкор. У Сталина, Молотова, Кагановича и Ворошилова были основания опасаться недовольства отдельных военных на начальном этапе чистки партийных рядов. Однако если бы дело было только в этом, механизм репрессий в армии укладывался бы в планы февральско-мартовского пленума. Но события апреля – июня 1937 года наводят на мысль, что Сталин наносил не превентивный удар, а парировал внезапно обнаруженную смертельную опасность.

И это имело решающее значение для судеб страны. Чтобы обеспечить свою стратегию создания монолитного индустриально организованного общества, Сталин до апреля 1937 года методично проводил «антитеррористическую операцию», которая должна была завершиться разрушением кланов (прежде всего Ленинградского, Азово-Черноморского, некоторых отраслевых). Однако тотального уничтожения партийных кадров пока не требовалось. Враждебные силы были идентифицированы и взяты на прицел: бывшие оппозиционеры, лидеры нескольких партийных кланов.