Вячеслав Молотов. От революции до Перестройки. - Александр Владленович Шубин

28–29 июля был осуществлен массовый расстрел ранее арестованных бывших партийных и государственных руководителей. Это уничтожение без суда было началом конца террора. Сталин решил не устраивать новых процессов.

Количество жертв террора колоссально. По данным КГБ СССР в 1930–1953 годах репрессиям подверглись 3 778 234 человека, из которых 786 098 было расстреляно, а остальные направлены в лагеря – гигантские рабовладельческие хозяйства системы ГУЛАГ[486]. В 1937–1938 годах было арестовано 1 372 329 человек, из которых 681 692 были расстреляны[487]. В 1937–1938 годах в лагерях умерло 115 922 заключенных[488]. Всего в 1934–1947 годах в лагерях умерло 962,1 тысяч человек, из которых более половины – во время войны[489]. Таким образом, можно говорить о более чем полутора миллионах погибших в результате репрессий 30-х годов. Это были жертвы на алтарь абсолютного централизма.

На склоне лет Молотов утверждал: «1937 год был необходим… Мы обязаны 37-му году тем, что у нас во время войны не было пятой колонны». Точка зрения, распространенная и сейчас. Будто все расстрелянные спали и видели, как бы перейти на сторону Гитлера. В это не верил и сам Молотов: «Я не допускаю, чтобы Рыков согласился, Бухарин согласился на то, даже Троцкий – отдать и Дальний Восток, и Украину, и чуть ли не Кавказ, – я это исключаю, но какие-то разговоры вокруг этого велись, а потом следователи упростили это». Нет, версия с «пятой колонной», с переходом масс коммунистов на сторону внешнего врага даже Молотову не казалась убедительной. Но Молотов продолжал твердить: «Пришлось бы и отражать немецкий удар, и внутри бороться»[490]. Отсутствие внутренних разногласий, следование единой воле позволило дойти от Москвы и Волги до Берлина. Да только сначала эта единая воля допустила ситуацию, при которой Красная армия откатилась к Москве и Волге.

Молотов признавал, что часть репрессированных была уничтожена или пострадала безвинно: «В острой такой борьбе, в такой сложной, которая проводилась руками не всегда проверенных людей, иногда, может быть, злостно помогавших уничтожению хороших людей, и такие были, безусловно… Девять там, восемь, скажем, правильно, а два или один – явно неправильно». Молотов часто возвращался к этому вопросу в беседах, когда уже был на пенсии. Он то брал на себя ответственность за террор наряду со Сталиным, то кивал на перегибщиков, карьеристов и самих подследственных, которые доводили обвинения до абсурда специально, чтобы навредить партии. И однажды назвал главный мотив террора, уже не кивая на дурных исполнителей: «Конечно, требования исходили от Сталина, конечно, переборщили, но я считаю, что все это допустимо ради основного: только бы удержать власть»[491].

Чтобы поставить под контроль Ежова, 22 августа 1938 года его первым заместителем назначили члена ЦК, друга Сталина Л. Берию. Постановление СНК и ЦК «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» от 17 ноября признало «крупнейшие недостатки и извращения в работе органов НКВД и Прокуратуры». Оно осудило практику так называемых «лимитов» для производства массовых арестов и следственный произвол: «Очень часто протокол допроса не составляется до тех пор, пока арестованный не признается в совершенных им преступлениях»[492]. Аресты предписывалось осуществлять только по постановлению суда или с санкции прокурора.

Правда, чтобы у следователей не возникло излишних опасений насчет «недозволенных методов следствия», 10 января 1939 года Сталин направил на места «указание ЦК», в котором разъяснял, что методы физического воздействия можно применять[493].

Инструкция ЦК ВКП(б) 14 ноября 1938 года обязывала горкомы, обкомы, крайкомы и республиканские ЦК брать на учет ответственных работников НКВД на своей территории. Отныне с господством органов безопасности над партийными было покончено. Более того, парторганизациям доверили утверждать кандидатуры кадров НКВД. 15 ноября Молотов и Сталин подписали телеграмму, которой приостанавливали (фактически – прекращали) рассмотрение дел тройками, военными трибуналами и Военной коллегией Верховного суда СССР в упрощенном порядке. Сталинская фемида теперь могла работать без спешки.

Наркома внутренних дел Ежова освободили от должности 25 ноября 1938 года, в 1940 году его расстреляют. Берия провел новую чистку НКВД, на этот раз от излишне ретивых ежовских кадров. Вышинский 1 февраля 1939 года докладывал Сталину и Молотову о разоблачении группы чекистов, уличенных в том, что они встали «на путь подлогов и фабрикации фиктивных дел»[494]. Теперь его волновало и то, что «условия содержания заключенных являются неудовлетворительными, а в отдельных случаях совершенно нетерпимыми»[495]. Часть дел была пересмотрена. В 1939 году было освобождено более 327 тысяч заключенных.

Лаврентий Павлович Берия («На воре и шапка горит или диверсия т. Берия»). Автор В.И. Межлаук. 4 марта 1937[РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2. Д. 170. Л. 85]

В идейном и управленческом смысле СССР окончательно превратился в монолит. Теперь каждый крестьянин, рабочий и интеллигент цепочкой руководящих кадров был связан с вождем, решения которого должны выполняться неукоснительно. Куда он повернет государственный руль – туда устремится вся энергия советских людей и построенного в 30-е годы промышленного комплекса. Все важнее становилась военная составляющая этого комплекса – перестроенная в идеальную иерархическую пирамиду страна входила в полосу мирового военного шторма. И Молотов стоял одесную главного рулевого, которому предстоит провести СССР через этот шторм. Вячеславу Михайловичу придется и самому над этим немало потрудиться.

Глава VI

На пути к пакту

(1939)

Вячеслав Михайлович вышел из машины и взглянул на памятник Воровскому. Странная фигура, но точно передающая митинговый стиль 20-х годов. Ох уж эти мастера красного словца, повелители бурлящих масс. Теперь иные времена. Солидные речи, твердые формулировки, мерная поступь колонн трудящихся и красноармейцев. Без выкрутасов, которые так живо передает памятник. Воровский, конечно, герой, погибший на боевом посту. Получил пулю от врага СССР. А если бы прожил еще полтора десятка лет, от товарища Ежова пулю бы получил…

Мог ли подумать об этом Молотов? Почему бы нет. Он не был наивным энтузиастом, выверявшим свои взгляды по очередному выпуску «Правды», хорошо знал цену и славословиям, и обличениям, видел, как товарищи превращаются во врагов в той ожесточенной борьбе, которую ведет Партия. А теперь в этой борьбе тылы укреплены, исчезли надоедливые говоруны и ядовитые интриганы. Близится решающая мировая схватка, к которой они готовились со времен Ленина. А на передовой рубеж этой схватки встает он, Молотов, которому теперь доверен пост наркома иностранных дел.