Бражники и блудницы. Как жили, любили и умирали поэты Серебряного века - Максим Николаевич Жегалин

Северянин выступает в Москве с поэзоконцертом, Маяковский в печати называет Северянина не поэтом, а балериной.

Блок проводит предновогодний вечер с Любовью Дельмас и, вернувшись домой, крестит комнату Менделеевой, которая служит сестрой милосердия.

«Бродячая собака» отчисляет часть денег со сборов в пользу военных лазаретов, 31 декабря там собираются встречать 1915 год. Вино, вино, вино – несмотря на сухой закон. Пьяная Глебова-Судейкина вспоминает Всеволода Князева, Кузмин скандалит с поваром, масса знакомых лиц, но многих нет. Поздравляют друг друга с Новым годом, с новым счастьем, надеются, ждут, верят, а из ночи, мрачно очерченной чернью, багровой крови льется и льется струя.

1915

Январь

В газете «Биржевые ведомости» готовятся к выходу «Записки кавалериста», написанные Гумилевым на фронте. Никакой военной патетики, никаких захватывающих приключений, никаких кровавых ужасов – обыкновенные будни войны, где убийства и гибель становятся частью быта.

13 января Гумилева награждают Георгиевским крестом и производят в унтер-офицеры. Он ненадолго возвращается в Петроград, где в его честь устраивают вечер в «Бродячей собаке». Впервые после начала войны в «Собаку» приходит и Анна Ахматова – впрочем, ненадолго. Торжественные речи, стихи, улыбки и аплодисменты – Гумилев чувствует себя героем и ждет лучшего дня своей жизни – дня, когда его кавалерия вступит в Берлин.

«Наверное, всем выдадут парадную форму, и весь огромный город будет как оживший альбом литографий», – думает Гумилев и в конце января снова возвращается на фронт.

Февраль

           Друзья! Но если в день убийственный

           Падет последний исполин,

           Тогда ваш нежный, ваш единственный,

           Я поведу вас на Берлин!

Обещает король фиалок Игорь Северянин. Недавно он решил для себя, что «война – войной, а розы – розами». «Быть радостным и молодым, ходить в кино и театры, пить сливки и кушать крем» – в общем, продолжать нормальную привычную жизнь еще не значит быть изменником!

11 февраля Северянин выступает в «Бродячей собаке» вместе с футуристами Каменским и Бурлюком. Судейкин приготовил декорации: задники меняются в зависимости от выступающего поэта. Как обычно, полный зал, все пьяные. Среди зрителей – только что приехавший из Москвы в Петроград Маяковский.

«Можно я сделаю эпатэ?» – спрашивает Маяковский у директора «Собаки» Бориса Пронина и, не дождавшись ответа, выпрыгивает на эстраду. Публика замирает – кто с поднятой рюмкой, кто с недоеденным цыпленком: что-то будет. Маяковский, хищно глядя в зал, начинает эпатировать:

           Вам, проживающим за оргией оргию,

           имеющим ванную и теплый клозет!

           Как вам не стыдно о представленных к Георгию

           вычитывать из столбцов газет?!

           Знаете ли вы, бездарные, многие,

           думающие, нажраться лучше как, —

           может быть, сейчас бомбой ноги

           выдрало у Петрова поручика?..

           Если б он, приведенный на убой,

           вдруг увидел, израненный,

           как вы измазанной в котлете губой

           похотливо напеваете Северянина!

           Вам ли, любящим баб да блюда,

           жизнь отдавать в угоду?!

           Я лучше в баре блядям буду

           подавать ананасную воду!

Страшный, невиданный скандал: мужчины вскакивают с мест, свистят и угрожают, женщины плачут и делают вид, что падают в обморок. Маяковский стоит на эстраде и спокойно курит.

– Чем такие мерзкие стихи писать, шел бы на фронт! – кричит изящно наряженная женщина.

– Недавно во Франции один известный писатель выразил желание ехать на фронт. Ему поднесли золотое перо и пожелание: «Останьтесь, ваше перо нужнее родине, чем шпага», – отвечает Маяковский.

– Ваше перо никому не нужно!

– Мадам, не о вас речь, вам перья нужны только на шляпу!

Кто-то смеется. Кто-то продолжает негодовать. Дело к драке. Директор подвала Борис Пронин в панике выходит на сцену и объявляет окончание вечера. На следующее утро газеты выходят с новостью – «Бродячая собака» стала цитаделью зловредного футуризма.

Март

«Бродячая собака» закрыта за торговлю спиртными напитками во время сухого закона. Все!

Апрель

В Дорнахе своя война: антропософы ждут нападения черных оккультистов. Все участники стройки чувствуют себя странно: ощущается чье-то присутствие, слежка, из ниоткуда возникают странные запахи, слышатся звуки.

Андрей Белый сходит с ума: уже несколько месяцев он мучается бессонницей, и даже редкие сны полны ужасных эротических видений. Иногда ему кажется, что Наташа, сестра его жены, – оборотень. Она приходит к нему в сны и творит непотребства, она перевоплощается в отвратительную старуху и следит за ним, она наводит на него морок, она повсюду. Не выдержав, Белый рассказывает обо всем Асе Тургеневой, но Ася только смеется над ним. Белый все больше тоскует по России: там он хотя бы известный писатель, а тут, в Дорнахе, один из сотен, никто, некий Herr Bugaef.

Максимилиан Волошин быстро сбежал из Дорнаха и надеется встретить окончание войны в Париже. Парижанки вводят траур в моду: все в черном. По ночам во тьму погружается сам город: ждут немецких бомбардировок. Волошин отчаянно пытается разобраться в происходящем, читает газеты и понимает, что самое страшное в настоящей войне – ложь.

Меж тем Петроград покоряет ранее никому не известный рязанский поэт-самородок Сергей Есенин. Ему 19 лет, он ходит в крестьянской одежде, говорит «спинжак» вместо «пиджак», поет частушки и читает удивительные стихи. Поэт из народа уже очаровал Блока, Городецкого и даже Зинаиду Гиппиус.

Май

«А сознания у народа ни проблеска нет, – пишет в своем дневнике Зинаида Гиппиус, – то, что говорят ему, к сознанию не ведет. Царь приказывает – они идут, не слыша сопроводительных казенно-патриотических слов. Общество, интеллигенция говорят в унисон, те же и такие же патриотически-казенные слова; т. е. „принявшие войну“, а не „принявшие“ физически молчат, с начала до конца, и считаются „пораженцами“… да, кажется, растерялись бы, испугались бы, дай им вдруг возможность говорить громко. „Вдруг“ нужных слов не найдешь, особенно если привык к молчанию».

Гиппиус волнует вопрос: возможна ли революция в такое время? Она всматривается в «темно-красный туман войны» и понимает: возможно все.

           Дай мне горькие годы недуга,

           Задыханья, бессонницу, жар,

           Отыми и ребенка, и друга,

           И таинственный песенный дар —

           Так молюсь за Твоей литургией

           После стольких томительных дней,

           Чтобы туча над темной Россией

           Стала облаком в славе лучей.

Пишет Анна Ахматова в мае 1915 года. Гумилев никогда не простит жене этого «отыми и ребенка, и друга»: ей ли не знать, что все сказанное в стихах сбывается?

Июнь

Большое отступление. Сдан Львов и вся Галиция, эвакуирована Варшава. Армия истощена: не хватает снарядов и продовольствия, солдаты измучены физически и морально. За каждый месяц войны Россия теряет убитыми, пленными и ранеными около