Наследники или ренегаты. Государство и право «оттепели» 1953-1964 - Павел Владимирович Крашенинников

Вместе с тем изобретение так называемых комплексных отраслей права (законодательства) легализовало смешивание в кучу норм частного и публичного права, гражданского и административного, а также бог знает каких еще отраслей законодательства. По сути, это был один из механизмов Права катастроф. К тому же полуголодное существование большинства населения СССР приводило к повышенному интересу граждан к ситуации в сельском хозяйстве. Так что идея колхозного права вновь засверкала яркими красками.

Все чаще упоминалась необходимость кодификации колхозного законодательства и приведения его в соответствие с потребностями практики. Речь шла прежде всего о принятии нового Примерного устава сельскохозяйственной артели[488].

Так, А. А. Рускол писал: «Жизнь настоятельно выдвигает необходимость систематизации и кодификации законодательства о колхозном дворе. Поскольку колхозный двор неразрывно связан с сельскохозяйственной артелью, основные положения о нем должны быть, по нашему мнению, отражены в новом Примерном уставе»[489]. Начались разговоры и о кодификации отдельных институтов колхозного права, в том числе нормах о праве собственности[490], об управлении и др.

В трудах правоведов того времени некоторые изменения претерпело определение колхозного права, круг отношений, регулируемых данной отраслью. Предмет колхозного права того времени охватывал отношения между колхозом и его членами, куда также входили отношения по распределению результатов коллективного труда, а также отношения по их материальному обеспечению и бытовому устройству. В предмет входили отношения между колхозом и колхозным двором, а также отношения, связанные с созданием межколхозных организаций и управлением ими.

Колхозное право, как отрасль советского права, охватывало своим регулированием не только колхозные отношения в прямом смысле слова, но и ряд отношений, с ним связанных. К колхозному праву относились нормы, регулирующие порядок объединения крестьян в колхозы, правовое положение колхоза как самостоятельного субъекта права, его обязательства перед государством. Колхозное право включало также нормы, регулирующие отношения между колхозом и государственными органами, осуществляющими руководство колхозами. Специфика этих отношений, а также специфика метода правового регулирования отношений между колхозами и соответствующими государственными органами определялись колхозной собственностью[491].

В Основы гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1961 г. наконец-то был включен целый ряд положений, связанных с колхозами, – это нормы о праве собственности колхоза, юридической личности и правовом положении членов колхозного двора.

Вопрос о том, нужно ли сегодня вспоминать колхозное право, непростой. Оборачиваясь назад, очевидно, что существование такого права было возможно только в условиях социалистического государства, при полной национализации земли и ограничении свободы сельских жителей, а также весьма специфического советского права «матрешечного» типа.

Колхозное право «не могло возникнуть раньше общественного строя, в котором возможно существование коллективных хозяйств социалистического типа»[492], – писал в 1950 г. профессор Н. Д. Казанцев. Жизнь показала, что так и получилось. Попытка легализации Права катастроф, основанного на добровольно-принудительном пользовании землей и без частной собственности на нее, путем смешения частного и публичного права, а также норм других отраслей законодательства породила уродливый регулятор жизни миллионов людей, который сегодня выглядит как памятник советского права. Это был грубый эрзац крестьянского права, существовавшего до 1917 г., подвергшийся критике еще П. А. Столыпиным.

Только после легализации частной собственности на землю и рыночных отношений в сельском хозяйстве ситуация начала заметно исправляться[493]. Колхозное право отошло в небытие, а отношения в сельском хозяйстве стали регулироваться преимущественно нормами гражданского законодательства.

Эпилог. Падение Хрущева

Если попытаться охарактеризовать случившееся в Советском Союзе в 1953–1964 гг. одной фразой, то ею будет «восстание бюрократов» или «бюрократическая революция», которая ни в коей мере не затронула широкие слои населения, но сильно изменила роль в государстве и положение в обществе партийных и советских чиновников.

И действительно, внятного запроса общества на какие-либо реформы в то время не существовало. Советские люди по-прежнему безоговорочно доверяли руководству, ждали указаний сверху и в основной своей массе никакой политической инициативы не проявляли.

Во время диктатуры Сталина советские управленцы, начиная с самых высших чиновников и далее по нисходящей, превратились в обычных порученцев, не желавших иного, как с честью выполнить безусловную директиву вышестоящего начальства – подчас ценою своего здоровья, а то и жизни. Смерть вождя открыла перед ними перспективу отринуть патримониальные традиции и вернуть себе статус ответственной бюрократии. Именно этот переворот в системе управления страной подразумевается под расхожим термином «десталинизация».

Отчаянная борьба за власть, разгоревшаяся сразу после смерти вождя, по сути, была борьбой между различными группами бюрократов – сотрудниками репрессивных органов, государственными управленцами и партийными функционерами – за командные высоты. Выразителями их интересов были конкретные политические деятели, не лишенные, естественно, своих человеческих качеств. В конечном счете верх взяла партийная бюрократия, перехватившая все рычаги управления страной. Ставленником партократов был Н. С. Хрущев.

Свой поход во власть, завершившийся совмещением постов лидера коммунистической партии и Председателя Совета Министров СССР, Никита Сергеевич осуществлял под флагом «возврата к ленинским нормам», что выглядело как попытка реванша Революции, подавленной при Сталине Государством. Между тем это только так выглядело, поскольку интересы государства, пусть и без Сталина, оставались альфой и омегой ценностных установок советского руководства.

В то же время легитимация новой системы управления требовала заключения нового общественного согласия с населением, измученным послереволюционными и военными событиями.

В соответствии с новой концепцией всенародного государства, лишенного классовых противоречий, было провозглашено построение в ближайшее время (к 1980 г.) государства всеобщего благоденствия под названием «коммунизм» уже «для нынешнего поколения советских людей». Партия обязалась обустроить жизнь своим подданным достойным образом, а за это рассчитывала на их ударный труд, лишенный эгоистичной частнособственнической мотивации.

Таким образом, кажущийся ренессанс Революции оборачивался ее капитуляцией перед мещанской (обывательской) массой, не склонной к самопожертвованию ради светлого будущего, а предпочитающей спокойно прожить свою жизнь без всяческих потрясений.

Понятно, что основой спокойной жизни является безопасность. Именно ею власти озаботились в первую очередь, взяв под жесткий контроль репрессивные органы, исключив возможность повторения Большого террора, а главное – регулярных погромов бюрократии путем массовых репрессий. Люди наконец-то получили юридически оформленные правила безопасного поведения, чего были лишены при сталинизме.

Однако бюрократии этого было мало. Ее предназначение – обеспечение устойчивого функционирования государства, а его можно реализовать только при наличии стабильных процедур и ритуалов, облеченных в систему обязательных норм и правил. Одним словом, ответственная бюрократия и право – две стороны одной медали. Советское право стало добротной инструкцией по эксплуатации механизмов государственного управления (напомним, что частное право в СССР не признавалось).

К началу описываемого периода советское право представляло собой позитивное право в его нормативистском виде, ведомое директивами партийного руководства, массив которых мы называем Правом катастроф. Последнее