Человек читающий. Значение книги для нашего существования - Рюд Хисген

предвзятость как раз таки к меньшему разнообразию? Наши нынешние знания в немалой степени зависят от популярности того или иного ресурса. Мы выбираем первый результат, выданный нам Google, или чаще всего посещаемую страницу. Похожий эффект прослеживается даже в науке[153]. Если мы сознательно отбираем информацию, не позволяя Google диктовать нам контент, то даже в этом случае нам не всегда удается избежать эффекта эхо-камеры: пузыря фильтров Эли Парайзера[154].

Нам всем знакома ситуация, когда в кругу друзей кто-то вынимает из кармана смартфон, дабы уточнить фамилию актера, игравшего главную роль в фильме пятнадцатилетней давности. Или двадцатилетней? Как он точно назывался? Для поиска фактов у нас есть Google. Мы находим их, чтобы тут же забыть. Благодаря мгновенному доступу к постоянно растущему объему накопленных в мире знаний мы больше не считаем нужным запоминать прочитанное. Фильмы, возможно, и попадают под категорию «незначительное», однако вышесказанное относится и к более существенному знанию. Впрочем, все исследования приводят к однозначному выводу: для развития критического мышления фактические знания необходимы, и не только потому, что они предоставляют пищу для размышлений. Основные процессы, связанные с критическим мышлением, такие как умение аргументировать и находить решения, тесно переплетены с фактами, хранящимися в долговременной памяти, а не только в Сети[155].

Эфемерное будущее нашего языка

В Журнале для информационных специалистов за июль 2021 года консультант по информационным вопросам Королевской библиотеки Нидерландов Марианна Херманс отмечает, что цифровая динамика представляет собой серьезный вызов для библиотек:

Что, как и где мы храним? Как эта динамика отразится на пользователях и читателях в будущем? Стабильный, линейный аспект текста отступает на задний план. Станет ли все вокруг подвижным, или нам стоит искать новую опору? Королевской библиотеке тоже придется выйти за пределы собственных стен. Время, когда мы занимались исключительно хранением публикаций, миновало[156].

Будущее языка, говорит Херманс, эфемерно. Теперь эфемерно даже прошлое языка — к неудовольствию тех, для кого любые языковые изменения по определению — ухудшение. Но это не та эфемерность, которая интересует Херманс и библиотеки. Речь идет именно о письменном языке, на который цифровизация оказывает существенное влияние. В цифровой документальной вселенной твердая почва все стремительнее ускользает у нас из-под ног.

В своей колонке в газете NRC Handelsblad от 26 октября 2021 года Максим Фебрюари размышляет над высказыванием Херманс: «Плоская поверхность бумаги никогда не была идеальным союзником для нашего подвижного мозга», — пишет Фебрюари.

Сегодня в интернете мы видим, как тексты меняются в одночасье или вообще исчезают. «Тексты становятся текучими, а публикации — обтекаемыми, — пишет Марианна Херманс. — Они больше не носят постоянный, фиксированный характер. Вместо статичного, физического присутствия в книжном шкафу или библиотеке текст приобретает подвижность и динамичность».

Херманс также говорит о поэзии, но для поэзии не всегда имеет значение, зафиксированы ли слова на бумаге или нет. Незыблемость важна для текстов, дающих гражданам некую опору: законов, руководств, директивных документов. Для текстов, которые можно запросить в министерстве и в отношении которых невелика вероятность того, что в один прекрасный день они вдруг станут текучими и исчезнут.

Изменчивость текстов будущего — крайне увлекательный вопрос. К слову, недооцененная политическая тема. В рамках государства текст играет огромную роль, и его устойчивость имеет первостепенное значение. Изобретение книгопечатания и кодификация права обеспечивали эту устойчивость на протяжении прошедших веков, и, можно сказать, что тогдашняя реальность на какое-то время закрепилась на бумаге[157].

Вот перед какой дилеммой мы оказались. С одной стороны, новая пластичность текстов соответствует человеческой сущности и изменчивости, характеризующей наше земное существование, где единственная уверенность состоит в ее отсутствии. Ритмичные, то появляющиеся, то исчезающие строки в «подвижных стихах» Тоннуса Остерхофа{58}, с их непредвиденным расположением на бумаге, всякий раз играют с нашими ожиданиями. Нам никуда не деться от цифровой динамики — хотим мы этого или нет. Но одно дело поэзия. А что, если подобная динамика возобладает в религии, праве и науке? «Вопрос этой подвижной эпохи заключается в том, как обеспечить юридическую определенность, когда все эфемерно», — замечает Фебрюари.

Помимо философских размышлений, на ум приходит чисто практическое соображение о том, что подобная цифровая динамика предъявляет гораздо более высокие требования к читателю, чем предсказуемость на бумаге. Именно эта дополнительная когнитивная нагрузка обуславливает цифровое неравенство. Как справиться обществу с этим испытанием?

Термин «демократический», применяемый для описания цифровой системы знаний, звучит красиво, но вводит в заблуждение. Разумеется, в Сети в качестве создателей и потребителей знаний присутствуют миллионы людей. Наряду с институтами образования и библиотеками интернет стал новым «эпистемическим источником» для всех, кто имеет к нему доступ. Но давайте не будем забывать, что этот доступ не самоочевиден. Дихотомия между имущими и неимущими — безвременное явление. Однако в цифровой среде неимущие отстают от имущих не только в экономической сфере, но и в интеллектуальной. Существует феномен так называемого вторичного цифрового неравенства, того, что Майкл Линч называет «эпистемическим неравенством». Оно связано с тем, что подвижность цифрового текста и навигация — в первую очередь скроллинг, гипертекст и интерактивность — предполагают более высокую когнитивную нагрузку, чем использование печатных текстов. Что, согласно данным некоторых исследований, является препятствием в первую очередь для читателей, обладающих меньшими знаниями по предмету и более низким уровнем рабочей памяти, а также в целом для людей с более низким уровнем образования[158]. Вдобавок, для того чтобы видеть дальше своего носа, требуется определенная дисциплина. Цифровая среда беспрестанно взывает к личной ответственности за то, чтобы отделять факты от мнений, значимое от второстепенного. Многие не справляются с этой задачей и, перегруженные информацией, предпочитают искать укороченные, недвусмысленные тексты.

Цифровые медиа, безусловно, предлагают альтернативу книге как инструменту познания. Но являются ли они той альтернативой, которую мы ищем?

Экранное чтение завоевывает мир

Несмотря на то что в начале XX века книга утра-тила свой возвышенный статус, она оказалась на удивление устойчивым средством коммуникации. Среди всех медиа и модальностей текст был оцифрован первым. Тем не менее восемьдесят процентов книжного рынка по-прежнему составляют бумажные книги. В то время как прочие медиа (музыка, фотографии, кино и видео) потребляются почти исключительно в виде единиц и нулей на цифровых устройствах, цифровая революция в мире текстов и книг застопорилась. Отчасти, вероятно, в силу того, что в случае с книгой бумага — неотъемлемая часть чувственного восприятия. Для кино и музыки (речь идет о среднестатистическом потребителе, кино- и меломаны