Хранители Седых Холмов - Леока Хабарова

Удачный расклад. Лучше и придумать нельзя.

— Не торопись, — шепнул Марий. — Мне всё это не нравится. Предчувствие дурное.

Бросив короткий взгляд на товарища, Ледорез решительно шагнул к дверям в чертог и… так же решительно метнулся обратно. Вжался в стену. Затаил дыхание и стиснул кулаки до хруста. Сердце зашлось в груди, а на лбу проступила испарина. Вот же…

Твою же мать. Твою же погань! Да как такое вообще может быть⁈ Это… Это же…

Яр никак не мог продышаться. Разум упрямо отказывался принять увиденное, но… Ледорез не сомневался. Он точно знал, кого заприметил.

В просвете приоткрывшихся дверей чертога мелькнула крупная плечистая фигура. Рыжие курчавые вихры. Широкоскулая физиономия с тяжёлым квадратным подбородком. Бычья шея. Пудовые кулаки…

Горыня. В чертоге был Горыня. Тот самый, который гнул подковы голыми руками. Горыня, которого Великий Мастер поперёк воли навязал когда-то Яру в провожатые. Тот самый, который погиб в схватке с мертвяками на заснеженном погосте.

Погань…

Марий тоже узнал парня. Покойник сделался мрачнее тучи, а на бледных скулах заходили желваки.

— Не суйся, — торопливо шикнул он, поймав Яров взгляд. — Не светись. Он был мёртв — мы оба это знаем, — а теперь жив. А раз так, сталь его не возьмёт, уж поверь. Зато тебя он на раз опознает. И тогда…

Полумесяц не договорил: по лестнице от подклета поднялся весёлый знакомец. Он сделался вдвое румянее, чем был, и улыбался во все зубы. Взопрел. Распахнул зипун, скинул плащ и дышал тяжело, будто пробежал десять вёрст наперегонки с ветром. Видать, успел бахнуть ещё пару стопок. Не иначе.

— Ты чего здесь? — удивился он. — Старшой же ждёт. Вон он, там.

Парень вознамерился толкнуть дверь, но Яр перехватил его, сгрёб за грудки и, затащив в тёмный закуток, вжал в стену.

— Э-э! Ты чего это? — взбаламутился знакомец и попытался вырваться. Попытка успехом не увенчалась.

— Кто там? — Ледорез кивнул на двери в горницу.

Подпитой страж озадаченно выпучил зенки.

— Отвечай! — грозным шёпотом рявкнул Яромир и тряханул свою жертву.

— Ты что же… негораздок полоумный? Я ж тебе, дурню, как есть разъяснил — это старшой наш, Златоборской стражи голова. Ордена нашего основатель. Ну?

— Как звать? — прорычал Яр, вжимая парня крепче. — Как звать его?

— Б-батькой величаем, — прохрипел бедняга. — И Старши́м. Им-м-ени не ведаю! Не положено!

— Откуда он? — не унимался Ледорез. — Откуда он здесь?

— Не зна-а…

Дверь чертога со стуком распахнулась. На пороге возник Горыня, озарённый тёплым светом масляных ламп.

— Эй, Пынёк! — раздражённо кликнул он, вглядываясь в полумрак захламлённых сеней. — Где там твой новобранец? Куда задевался? Долго мне ждать?

Тот, кто звался Пыньком, естественно, не ответил. Он мог только трепыхаться и беззвучно мычать: Яромир обхватил его сзади и накрепко зажал рот ладонью. Когда Горыня, ругнувшись, вернулся в горницу и затворил дверь, Ледорез, не мудрствуя лукаво, перехватил башку пропойцы и резко дёрнул. Тихий хруст, и весёлый знакомец мешком осел к его ногам.

Яр мог просто вырубить стервеца, но… слишком уж живо стояли перед глазами косые кресты, с распятыми на них изувеченными девками… и в каждой мерещилась Снеженика. «Той рыжей мы отрезали титьки! Х-ха!»

Да уж… Марий прав: если оживший Горыня в ответе за бесчинства, ничего хорошего ждать не приходится, а потому лучше не попадаться ему на глаза. По крайней мере, до поры до времени.

«Основатель ордена»… Тьфу ты, погань. Чертовщина какая-то!

— Надо бы выяснить, как он воскрес, — проговорил Марий.

— Да, — согласился Ледорез. — Но сперва я хочу видеть свою жену.

«Живой и невредимой», — добавил мысленно, бесшумно отворил ставни и, никем не замеченный, вылез в окно.

Глава 44

Столицу было не узнать. Город сделался чёрным, мрачным, безлюдным и неприютным, точно склеп. Не шатались по проулкам бойкие коробейники, не галдели, отчаянно торгуясь, бабы, корчмари не зазывали гостей отобедать, не звенели бубенцы в лихих златоборских тройках, заезжие купцы не бахвалились диковинками. Казалось, даже позолота хоромных куполов потускнела и лишилась прежнего блеска. Во́роны кружили в сером небе. Выли в проулках голодные одичалые псы. Тут и там шныряли небесные стражи в тяжёлых — точь-в-точь как на плечах Яромира — синих плащах, а жрецы с намалёванными на лбах зенками громко славили Всезрящее Око. В подворотне близ стоков Яр приметил, как мо́лодцы из проклятущего ордена, посмеиваясь, тащат под руки рыдающую простоволосую девку в изорванной сорочке. Отбивать не стал.

Марий, ясное дело, разбухтелся и надулся морским ежом, но… Кто знает, как быстро оживший Горыня выйдет на его след после такого выверта? А светиться сейчас никак нельзя: на кону судьба Холмов и… жизнь Снеженики.

Дождись меня. Дождись! Я уже близко. Пожалуйста, не умирай…

С опустелого торга Яр свернул к пристани. То, что он узрел, заставило взгрустнуть: по деревянной мостовой прохаживались, глухо топая сапогами, синие дозоры. С единственного приставшего шлюпа доносились брань и крики. Доки кишели крысами. Пахло гнильём. Поодаль, у развороченных бочек и ящиков, ничком распластался полуразложившийся труп. Над телом роились мухи.

— Погань… — чуть слышно выцедил Яр.

Надежда найти подходящее судно лопнула, как мыльный пузырь. Теперь по Закатной нипочём не подняться. Ледорез сплюнул под ноги и беззвучно матюгнулся. Сучий потрох! Если так во всех речных портах — плохи его дела.

— Похоже, придётся пересечь Хладоземье сушей, — тяжело вздохнув, изрёк Марий.

— Похоже на то, — угрюмо буркнул Яромир и, натянув повод, развернул жеребца к Малым воротам, что вели прямиком к Новоторговому тракту — самому долгому, муторному, неудобному, но единственно безопасному пути на Север.

Выводы о безопасности, впрочем, оказались несколько преждевременными…

Златобор ещё был виден с холма, когда Яромир наткнулся на обугленные останки сожжённых заживо «небомерзких хозяйских слуг». Он глядел на чёрные, изъеденные огнём тела и понимал: Бахамут неспроста отправился к поляницам. На то имелись основания. И весомые.

Яр сплюнул.

Твою же медь… Чёртов Хотеней вконец озверел! На кой ляд ему сдалось устраивать охоту на ведьм?

— Он лишился вожделенной красоты, — Полумесяц нарушил зловещую тишину, — но не хотел лишиться власти. Признать себя ущербным Хотеней не мог, а потому обвинил во всём колдунов да чародеек, во главе с