Личные песни об общей бездне - Виктор Станиславович Коваль

К сожалению, Гоша не сообразил, что мои письма на разные случаи жизни могут быть отправлены по какому угодно адресу, хоть съезду, хоть Urbi et orbi!

А я не сообразил — Гоше объяснительную подарить, где золотом: ей-богу, я торопился! Дурак, прав шакал, — сплю в одном ботинке. И тут я встал по ту сторону прилавка и посмотрел на нас с той стороны, как покупатель.

Там

Я увидел, что так же, как гвозди, липовая ступа или павлиньи перья, мне эти письма — мои письма на все случаи жизни — не нужны. Хотя вот эти оригинальные фигурки из эпоксидной смолы, отлитые при помощи полистиролового формопласта, — вроде ничего.

— Господа почтенная публика! Перед вами японские брелоки — их можно подвешивать самим или дарить кому-нибудь в день рождения, или череп камикадзе, например, — в Мужской день 23 февраля, или женщину из мифологии — в Женский день 8 марта, или богдыхана — вашему полному знакомому или лысому мужу, если, конечно, они понимают шутки, хенки-пенки!

Глупые мои однорядники, паршивые койоты, не понимают, что пенки к ним потому и текут, что рядом с ними стою я. Паршивые койоты не понимают, что я тут не пасынок, но главное олицетворение праздника — сам Казюкас.

Не зря же литовские старушки, знакомые с Казюкасом по описаниям их прародителей, указывая на меня пальцем, смеются, может быть для кого-нибудь и обидным смехом, но для меня смехом народной признательности: «Казюк, Казюк!»

Тут

— Ты сними эти ценники с долларами, — сказал волк. Его уже предупреждали. Кто — не важно. Тут всех секут, учти. И просекают, с фотоаппаратами. А сечь начали уже в поезде:

— Где тут мой товарищ? — рвётся один такой в чужое купе, за узел галстука держится — фотографирует. И тут — каждый второй — секач, а вон за теми окнами вроде бы жилого дома — киноаппаратура, тоже сечёт. Валентину уже кое-что показывали. Говорит, многие вполне узнаваемы. Так что поди-ка лучше газет купи, а то замок замёрз, не отмыкается.

Чтобы отогрелся замок нашей привилегированной палатки, нужно было сжечь много газет. Рубля на полтора. Прежде чем они сгорели, я узнал, что в отличие от «Вечерней Москвы», из оптимистических соображений публикующей не более пяти некрологов, «Вечерний Вильнюс» допускает большую сумеречность. Я насчитал 30 некрологов, из которых шесть извещали о смерти одного и того же Павиласа Павилайтиса. Извещателями были разные предприятия, где работал Павилас до смерти, а также жильцы жилищно-строительного кооператива № 117, где теперь Павилас уже… А в основном горели речи кинематографистов на их не помню каком по номеру, но бурном съезде. Помню портрет Кулиджанова… Ещё я узнал, что по Вильнюсу бегает маньяк с топором за женщинами то ли в красном, то ли это глупые слухи, что непременно в красном, — не разобрал, сгорело.

И тут и там

— А вы где тасуетесь (не разобрал: или тусуетесь)? — такая милая девушка в великоватом балахоне спрашивает, тоже из Москвы, — очень рада, что я тоже, только я, видимо, из старой системы, а вот она из новой.

Не знаю, что и ответить, — так моя система состарилась. Таутвидас — имя собственное, с литовского — вождь народов. Таутвидас Монтесума потерялся в центре ГУМа. Слыхал я это словечко, кажется — понятное, но вдруг — с нюансами?

— А на какой возраст рассчитан ваш шарф?

— Мама! А канарейкам не холодно?

— Представители свободных профессий, прочистите центральный проход!

Тут очень вежливая милиция. На московских рынках этих представителей обезьянами называют, если они по-человечески не понимают. А тут:

— Товарищи художники, пожалуйста…

Один такой товарищ, глубоко нечерноземный живописец по 10 р. за дубовый лес на закате, про мои письма «очень слабые работы» сказал. И плюнул, обезьяна, и гордо пошёл к центральному проходу, как гений, столкнувшийся с пошлой действительностью.

— Их тут как собак нерезаных, — сказал волк без всякой злобы, потому что живописец мелкой пластике не конкурент. Вот и мне надо быть таким же бесстрастным, как волк.

— Не проходите мимо старых мастеров. Нет, это копии, но — авторские!

И золотые рыбки настоящие, в литровых банках, и офорты, а не перо под офорт, и в майонезных баночках какие-то невзрачные, но дорогие рыбки для посвящённых, и для них же — в правом нижнем углу знак Дюрера — А в круге и в А — Д.

И всё это кому-то нужно. И этот кто-то — я, потому что купил всё-таки что-то, и ещё что-то такое же, но на шнурке, и ещё что-то другое, как бы из фарфора, но не янтарь, и янтарь, а вот павлиньи перья все разобрали. Ничего, завтра пройдусь по пустому рынку, может подберу какое, сломанное.

А зачем тебе сломанное? Мы тебе нормальное дадим, — сказали живописцы, — в чемодане оно всё равно поломается. И сразу об искусстве, о том, что есть на свете кое-что подлинное, а кое-что фальшивое. Никто не спорит. Никто не спорит, но все разругались.

Никто их, кстати, сюда не приглашал, но получилось так, что в наш номер ввалились конкуренты волка и шакала — мириться по случаю хорошей торговли. А потом к ним их друзья подваливать стали, по разговору — живописцы. Одно дело, если мы молча сидим — ужинаем, имеем право, а другое дело, если у нас разговор, — это уже скандал, а то и мордобой. А у них за углом уже патрульная наготове — знают, что люди ужинать будут. Подождут до одиннадцати — и накроют! «А мы скинемся и отмажемся!» — громко пропел волк.

А потом мы все куда-то в гости пошли без приглашения. И там я, наверное, потерял бесстрастие, так как живописцы сказали, что теперь-то перо они лучше спустят в сортир.

И мировая расстроилась. Хорошая торговля одних, как правило, происходит за счёт плохой торговли других. И нечего тут зубы скалить. Попробовали бы они сами поработать рядом со мной, таким пугалом всему хорошему. И Валентин — тоже дерьмо, и палатка его никакая не привилегированная, а периферийная — по отношению к центральному проходу, где главные-то пенки и протекли!

Ну, ничего. Они их ещё подсидят — в Юрмале или в Киеве. Правда, Витёк?

— Как?!

Восточной философией не интересуетесь?

А что?

А то, что у него в мешке «Время и пространство» лежит. Автор Свами Прабхупада, знаете такого?

— Чисто поверхностно. Говорят, за Свами Прабхупаду (движение Кришны) дают срок. Нет уж, Свами Прабхупада, а с нами — бог.

— Арвидас Сабонис!

— Арвидас Сабонис — звезда «Жальгириса», Литвы и мира, — так я интуитивно понимаю по-литовски.

— Правильно понимаете, а купить медаль — не хотите? Гипсовую