Личные песни об общей бездне - Виктор Станиславович Коваль

А самым лучшим эвфемизмом я до сих пор считаю забытый ныне «мать-тиас ракоши!». К самому Матиасу Ракоши я равнодушен. Так же равнодушен я и к морепродуктам (frutti di mare). Нравится — pasta (спагетти с тёртым сыром и макароны по-флотски). К слову сказать, все кулинарные телепередачи отбивают у меня аппетит, а все скабрезные, вроде «Про это», — воспитывают во мне агрессивного ханжу. Когда в разнообразном эфире говорят: «Оставайтесь с нами!» — меня тошнит. Тут я вернусь к муссам и желе Артемия Троицкого. Это каким же надо быть маменькиным сынком, чтобы в давно уже зрелом возрасте хвастаться пристрастием к такой гадости! Я, например, в детстве любил есть обгоревшие спички, а мой сверстник, сосед, — пить керосин. Солёные огурцы внушают мне ужас. Но не сами по себе, а из-за того, что ими лет пятьдесят назад я должен был закусывать постылый рыбий жир. До сих пор, съев даже кусочек солёного огурца, я тут же воспринимаю прочую еду как пропитанную рыбьим жиром. Вот ещё примеры вкусовых галлюцинаций, также чисто субъективных. А. И. Куприн, будучи эмигрантом в Париже, говорил, что французское вино пахнет мокрой собакой. Сравни с мнением моего бывшего ротного командира: «Чужие женщины всегда пахнут псиной!» Так же и Вертинский: «Фи! Ваши розы пахнут псиной!»

Мне очень нравится быть чистым, а вот мыться — не очень! Ведь помывка — всего лишь необходимая гигиеническая процедура. Но многие киношники используют её как наилучший повод для показа обнажённых актрис. Я сочувствую этим бедолагам, которые по указке придурков-режиссёров вынуждены долго и нудно тереть себя мочалками так, будто они — шахтёры, только что из забоя! Также мне не нравится, когда герои порнографических фильмов целуются.

Раньше мне нравился хоккей. Теперь — не нравится. Наверное, из-за того, что я перестал различать шайбу на телеэкране. Согласитесь, что без шайбы все эти «ледовые сражения» выглядят абсурдными. Это — как смотреть оперу без звука. Впрочем, такое занятие мне как раз нравится. Звук отвлекает внимание зрителя от нечеловеческих усилий певца, без пения ещё более выразительных. А электрическая зубная щётка? Скоро и ботинки зашнуровывать вместо нас будет электричество. Да и носить их — оно же! Мне это никогда не понравится. Не нравятся мне и наши цифры: одни — римские, другие — арабские!

Как видите, на фоне простых перечислений (люблю — не люблю) возникают и психологический портрет их автора, и образ его времени. Допускаю, что и то и другое может настолько не понравиться моему читателю, что именно с них он и начнёт список своих антипатий, а исповедальная литература — обретёт своего нового автора.

Ещё мне не нравится бездушный автоответчик и по той же причине беседы врачей о здоровом образе жизни.

В силу того, что среднестатистический доход населения возрос, а мой личный — упал, объективная действительность мне также не нравится. Но здесь я умолкаю, потому что дразнить объективную действительность — большой грех, хотя я, кажется, знаю, как это надо делать: крикнуть ей в лицо, что она — субъективная!

Перечитав настоящий рассказ, я с удовольствием констатирую, что моя субъективность как одного из его героев — подлинная, а как его автора — сомнительная!

Вмешательство

Я имею в виду вмешательство в сферу личного обитания, когда, например, в набитом до отказа вагоне метро ты, сжатый со всех сторон народом, вдруг оказываешься в невыносимой близости от чуждого тебе лица. Такое лицо наблюдается и в лифте, и в телефонном общении.

Разговорились мы как-то по телефону с моим товарищем Леней на футбольную тему: кто именно тренировал нашу сборную в разные времена. И Качалина вспомнили, и Бескова, и многих других, за исключением одного. Очень простая фамилия. Какая? Неизвестно, как долго мы бы ещё насиловали свою память, если б в наш разговор не ворвался третий, раздражённый голос: «Да Игнатьев же, мать вашу!»

Признаюсь, что и мне приходилось, помимо своей воли, вклиниваться в чужие разговоры. При этом сразу же повесить трубку, как и подобает порядочному человеку, я не мог: таково завораживающее действие чужой жизни, внезапно пересёкшейся с моей. Сами же по себе подслушанные разговоры скучны. Например, Галина не знает, что она сейчас сделает с собой и Фёдором, потому что тот опять явился «на бровях». Ну как тут удержаться от правильного совета: «Пусть Федя выпьет ещё пару пива да и проспится как следует!» Реакцию Галины я слушать не стал.

Заметьте, если посреди вашего разговора возникли короткие гудки, то это означает, что третьему, анонимному участнику этот разговор надоел и он бросил трубку, вроде бы незамеченный, но оставив свои мерзкие следы.

Будучи жертвами несовершенных телефонных узлов, мы все обречены на взаимное вмешательство, к счастью не зависящее от нашего произвола и выбора. В случае с шепталкой таковой произвол, конечно, существовал.

Шепталка — причуда детской поры. Поэтому меня немало удивило предложение Олега, моего старшего товарища (шестидесяти лет), вместе опробовать действие недавно сделанной им шепталки. Довольно длинный кусок от рулонного ватмана сворачивается в виде конуса и закрепляется канцелярскими скрепками. Вот и вся шепталка. Это — в принципе. Уверен, что у настоящего изделия существовали свои секреты. Олег предупредил, что в шепталку нельзя рявкать, как Глеб Жеглов в свой рупор: «Горбатый, выходи!» Для лучшей слышимости и дальнозвучия в неё надо исключительно шептать. Но — чётко! Олег поднёс шепталку к губам, а я, стоя в другом конце коридора, расслышал его вкрадчивый голос: «Природа шепчет!» Потом шепталку взял я. Олег раскрыл окно, а я направил шепталку в глубину двора, где в стороне от картёжников на лавочке сидела бабуля в белом платочке. «Её зовут Пелагея Ивановна», — сказал Олег. Я шепнул: «Здравствуйте, Пелагея Ивановна!» Нам показалось, что Пелагея Ивановна кивнула в ответ, как бы говоря: «Здорово, если не шутишь!» Затем я направил шепталку в сторону картёжников. О чём шептать? Я шепнул первое, что мне пришло в голову по поводу карт, — каламбур Маяковского: «Пики — козыри, пизари — коки!» Что мы увидели? Игра приостановилась, игроки озираются. Я шепнул ещё раз: «Отбой! Учебная тревога!» Игра возобновилась.

Мегафон — это та же шепталка, но испорченная грубым электрическим усилением. Матюгальник — так назывался мегафон нашего режиссёра. Фильм с моим участием снимался лет сорок с лишним назад в плавнях Днестра, где я любил в перерывах между съёмками бродить среди местной флоры и фауны. Однажды там я столкнулся с белой цаплей — на расстоянии вытянутой руки. Мне показалось, что цапля смотрела на меня весьма приветливо и даже как-то призывно. Я захотел её