Белый омут - Фёдор Григорьевич Углов

Выйдя на пенсию, родители купили маленький домик на окраине города, жили тихой жизнью пенсионеров — ездили по очереди за продуктами в магазины, меняли книги в библиотеке, читали вслух, весной и летом копались на огороде, в садике. За последние годы старики сильно сдали, особенно отец. При последней их встрече, перед отъездом Ивана в летние лагеря, старик с грустью признался: «Что-то неладное с моей памятью, Ванечка! Никогда не думал, что я скоро забуду то, чему всю жизнь учил детей. Я сейчас не мог бы решить задачку средней трудности. Все формулы исчезли из памяти, как я когда-то стирал их мокрой тряпкой с доски! Но поразительная вещь — почти каждую ночь мне снится один и тот же сон: я вхожу в класс, все ребята встают, я раскрываю классный журнал и начинаю вызывать их к доске!»

Мать проводила Ивана до вокзала и смотрела на него такими страдальческими глазами, полными слез, точно не надеялась увидеть его больше. Вокруг шумели пассажиры, тащили чемоданы и узлы, подходили и уходили поезда, и Иван истомился, дожидаясь, когда пойдет его электричка, и все успокаивал мать, стесняясь ее слабости и того, что она все еще относится к нему как к маленькому. «Ну, мама! — ловя ее сухие и беспокойные руки, шептал он. — Прямо смешно! Что мне, десять лет, что ли? И куда ты меня провожаешь — на войну или на Северный полюс? Я же буду жить в полусотне километров от вас и каждую неделю писать вам письма. Какая ты чудная!» У матери дрожали губы, подергивалось левое веко, она улыбалась сквозь слезы, часто сморкалась в платок и виновато повторяла: «Прости, Ванюша! Прости! Это я просто так… Нервы, понимаешь? Совсем стала плохая. Как худое ведро!» В суете будней Иван частенько забывал даже о своем обещании писать раз в неделю, хотя хорошо знал, что старики каждый день заглядывают в зеленый ящик около калитки — не белеет ли через дырочки конверт. А Иван просто иногда не находил что писать родителям, так однообразно складывались дни — лекции, тренировочные прыжки, ночные тревоги, дни, скрашенные свободными двумя-тремя часами, когда он мог посидеть с книгой в читалке, или вот эти субботние увольнительные в деревню, о чем он пока умалчивал, опасаясь растревожить стариков. А то начнут терзаться и фантазировать — у кого он бывает, да как бы не попал в дурную компанию, не пристрастился бы к вину, или, хуже того, — не связал бы свою жизнь с какой-нибудь случайной женщиной. Что он в этом понимает, их мальчик?..

— Перекур кончился! Заходи! — крикнула, приоткрыв дверь, Катя.

Она сидела на корточках около оцинкованного корыта и замачивала в голубоватой сыворотке Тосину юбку, а Тося, повеселевшая, вышагивала босыми ногами по половичкам и о чем-то рассказывала, взмахивая худенькими руками, растопыривая тонкие в чернильных пятнах пальцы. Она походила на девчонку в своем темно-коричневом форменном платье, еще оставшемся от школьной поры, с тонкой худой шеей, остро торчащими коленками. У нее была короткая прическа под мальчишку, вздернутый носик с легкими веснушками, похожими на махорочную пыльцу. В выражении ее светлого и улыбчивого лица не осталось уже и следа от недавнего огорчения, она умылась, щеки ее блестели, точно смазанные жиром, серые глаза поблескивали.

— Так что же натворил этот, обормот? — спросила Катя.

— Наш-то заводила, может, и не стал бы выламываться, если бы не красносельские ребята! А те ввалились посреди сеанса, и началась свалка.

Каргаполов усмехнулся, представив, что иногда творится в клубе. Во время сеанса там могут ходить между рядами, тискать девок в углу, и те с притворным ужасом взвизгивают, хохочут. Парни, подперев спинами стену, попыхивают папиросками. Иногда затевалась не то драка, не то игра, кончавшаяся таким гвалтом, что уже нельзя было услышать с экрана ни одного слова. С грохотом валились скамейки, кто-то дурашливо орал, будто его душили. Если на экране начинали целоваться, то раздавался залихватский свист, неслись со всех сторон подзадоривающие возгласы: «Взасос ее! Взасос!» Наверное, поэтому взрослые люди и редко ходят в клуб.

— А тут, как на грех, лента порвалась! — расхаживая по избе, Тося хрустела сведенными в замок пальцами, и было трудно понять, что побеждало теперь в ее голосе — то ли насмешка над тем, что вызвало ее слезы, то ли бессильное раздражение против того, с чем она не могла сладить, — Вот тогда Воронок и начал выкобениваться! Схватил с подоконника бутылку с чернилами — я их утром развела, чтоб лозунги писать! — и пошел куда ни попадя брызгать! Кому в лицо, кому на кофточку… Мне вон всю юбку разукрасил! Выпил на рубль, а ломался на сотню! До того злость взяла, а сделать ничего не могу — хоть становись посреди клуба и вой в голос…

— И некому было унять этого дурака? — возмутился Иван. — А из нашего училища тоже никого — ни курсантов, ни солдат?

— Ха! Нашел заступников! — Тося передернула худенькими плечиками, рассмеялась. — Да они, если хочешь знать, тише воды и ниже травы сидят — боятся мундир испачкать. А может, опасаются, как бы их после танцев в темном переулке не встретили…

— Ну, это ты брось! — Иван отмахнулся. — По одному или двум трусам не суди обо всех! А почему не позвали милиционера?

— Три ха-ха! Ты что, нашего участкового Мелешкина ни разу не видел? Тогда могу тебе представить! — Тося присела на венский стул, заложила ногу на ногу, чуть откинулась назад и, сдвинув светлые бровки, нарочито громко откашлялась. — «Что у тебя, опять ЧП, товарищ Черемушкина? Неужто кто-то матюгнулся в клубе и ты жаловаться прибежала? Не можешь никак привыкнуть? Беда мне с тобой!.. И когда ты освоишься с обстановкой на своем участке? Я вон когда мат долго не слышу, то мне даже не по себе становится… Как бы, думаю, чего не приключилось, не к добру это, когда народ притихнет. А ежели он на свой манер душу отводит, то считай, что никаких происшествиев не предвидится! А привлекать людей за мат я тоже не могу — так я весь колхоз пересажаю и засужу, а кто работать будет? Тюха, Матюха да Колупай с братом?.. Так что ты мне панику не разводи! Когда в наличности будет преступление, вот тогда сигнализируй — мне недолго кобуру нацепить… И старайся по своей линии — жми на разные культурные мероприятия… А теперь сматывайся, некогда мне с тобой вести разъяснительную работу — мне вон сегодня нужно еще десять яблонь окопать да забор укрепить, чтоб чужие свиньи не залезали. Так что покедова! Привет местной интеллигенции!»

— Ну в точности! В точности! — Катя