Белый омут - Фёдор Григорьевич Углов

губах ухмылку. «А ты слышала, бабуся, как в одночасье поплыли через речку комсомольцы и богомольцы? — спросил он. — Значит, так… В одной лодке верующие, а в другой безбожники. Не успели до середины доплыть, откуда ни возьмись ветер, штормина поднялся. Богомольцы сбились в кучу, как овечки, молитвы читают, спаси нас, господи! А комсомольцы песни поют, воду из лодки вычерпывают и гребут посильнее. Они и добрались до другого берега целые и невредимые, а богомольцы ко дну пошли! Отчего, скажи, тогда их твой боженька не спас? Где же он был?» Старуха пыталась достать Тишку палкой, но горбун увернулся, и вся ватага, смеясь и улюлюкая, рванулась за своим вожаком. Иван поверил в тот раз каждому слову Тишки, хотя позже, когда он думал об этом случае, его смущало только одно — а почему молодые парни, да к тому же еще комсомольцы, не стали спасать тонущих стариков и старух, а были озабочены только тем, как бы им самим поскорее добраться до берега, а главное — оказаться правыми в споре с богомольцами?

Повзрослев, Иван уже с улыбкой вспоминал о Тишкином рассказе, похожем на притчу. Сам он относился к верующим терпимо и безразлично. Если вера в бога кого-то может утешить, пусть человек молится хоть на деревяшку, лишь бы ему помогало. Было просто смешно и нелепо бороться с малограмотными и темными старухами и доказывать им, что религия им не нужна или вредна, когда она была для них, может быть, последним духовным прибежищем. Их вера уйдет вместе с ними, а молодые будут жить по-своему, они люди другого века, они начитанны, образованны и смогут найти смысл своей жизни в служении великой идее.

Однако нынешней весной он пережил столь странное чувство унижения и стыда за других, что до сих пор не мог забыть об этом. Это случилось во время очередных учений, когда подразделение, вымотавшись за ночной переход, сделало привал на окраине маленького районного городка на берегу шумливой, шустрой речушки, бежавшей в густых тальниках. Курсанты побросали с себя все тяжести — оружие, амуницию, легли навзничь на траву. Скинув заплечный мешок, Иван тоже повалился на землю, вытянув натруженные ноги, и закрыл глаза. А когда, отдышавшись, открыл, то увидел на синем небе белую, как бы парящую над крышами городка колокольню. Она словно явилась Ивану из детства, хотя та была и победнее и помельче, и с искривленным крестом, а тут крест то темнел, когда на него наплывала тень от облака, то разяще вспыхивал, когда открывался солнцу. И Иван не мог пересилить возникшего в нем интереса — полюбоваться этой церковью поближе. Он отпросился у командира, сказав, что хочет познакомиться с «архитектурным памятником старины». Желающих больше не нашлось, и Иван заторопился, побежал вдоль берега. Он миновал скрипучий деревянный мост над бормотавшей речушкой, выскочил на открытую площадь и здесь замер, пораженный красотой и величием собора. Он возвышался над городком, устремленный в небесную голубизну, и так подавлял серый и запыленный городок, что тот как бы в смущении отступил и еще плотнее вжался в землю. Под стать собору были лишь плывущие в вышине голубоватые льдины облаков да стаи голубей, падавших с колокольни вниз и наполнявших воздух хлопотливым шелестом крыльев. Какой-то прохожий, увидев застывшего в безмолвии курсанта, остановился и охотно пояснил, что собор построен больше ста лет тому назад, что служба в нем раньше шла на двух этажах сразу — в нижней и верхней церкви, оттого он так высок. Иван стал подниматься по ступенькам в верхнюю церковь. Дверь в собор оказалась заколоченной, но, приглядевшись, Иван обнаружил, что часть досок висит на верхних гвоздях, и если отвести три доски в сторону, то можно протиснуться внутрь. Он уже начал примериваться, когда увидел рядом с собой высокую седую женщину, видимо поднявшуюся следом за ним по ступенькам. Она запыхалась, торопясь, и, приложив руку к груди, спросила: «Вы думаете, там могут быть интересные росписи? Тогда возьмите меня. Я одна бы ни за что не решилась!» Иван придержал доски, пока женщина протискивалась через дырку, потом вместе они обошли нагромождения битого кирпича, зияющие провалы в полу, торчащие прутья железной арматуры, завалы из досок. Настенные росписи давно стерлись, лишь на потолке, под самым куполом, будто на зеленой лужайке, резвились, летая на светлых крылышках, розовотелые ангелы. Из высоких окон, как из бойниц, лились потоки света, в них роилась поднятая шагами пыль. Седая женщина долго стояла, запрокинув голову, потом она оглядела ободранные стены с белыми, похожими на огромные лишаи потеками, сделала несколько неуверенных шагов вперед, туда, где когда-то находился алтарь, и вдруг отшатнулась, тихо вскрикнув и закрыв лицо руками. Иван спросил: «Что с вами?» — но женщина, не отвечая, плакала, судорожно глотая слезы, а он растерянно топтался около нее. Он шагнул вперед — и все понял и задохнулся от чувства гадливости и возмущения. Стены алтаря были испещрены непристойными надписями, срамными рисунками, на полу по углам темнели кучи дерьма. И надписи и рисунки были намалеваны масляными красками и на такой высоте, что их нельзя было стереть или соскоблить. Иван вывел плачущую женщину из собора и, прощаясь с нею, попытался как-то утешить ее. «Не переживайте, — сказал он, словно чувствуя себя в чем-то виноватым перед ней, смягчая смущенной улыбкой свои слова. — Ну что с них возьмешь? Дикари! Хулиганье!» Женщина вытерла ладонью слезы, пристально взглянула на Ивана. «Если такое возможно, — она подавила глубокий вздох, — значит, рухнуло что-то вообще в людях». Он долго жил под впечатлением этой встречи в соборе, вспоминая, как женщина закрыла лицо руками и заплакала. И пока в избе звучал Катин голос, Ивану казалось, что кроме него ее слушает и эта седая женщина, стоит у порога в тени, тихо покачивая головой…

— Ты вроде не слушаешь? — Катя подняла на него глаза. — О чем задумался?

— Да нет, с чего ты взяла? — Иван скрыл, что остался безучастным к тому, о чем она читала.

— Видишь, какие умные люди писали эту книгу. — Она закрыла Библию, положила на ее темную обложку сжатый смуглый кулачок. — Может, я и половины того, что тут есть, не понимаю… Но иной раз будто жаром обдаст — такие попадутся слова, что всю жизнь бы их повторяла… Не веришь?

— Ну почему же? — отводя глаза, ответил Иван. — Видимо, ты что-то находишь в этом для себя…

— Девчонкой я ото́рва была! — По голосу чувствовалось, что Катя улыбается. — Водилась сроду с мальчишками, терпеть не могла кукол и тряпок — то ли дело играть в бабки или носиться верхом на прутике!.. Башкой