«Любимые, ждите! Я вернусь…». Фронтовые письма 1941–1945 гг. - Нина Константиновна Петрова

такого мужа, а у малюток не будет родного папусика. Пусть лучше совсем не доходит до меня очередь. Это утрата будет на много тяжелее. От старушки ты не скрывай, расскажи ей всю правду и объясни, что война никогда не бывает без жертв. Смерть Василька среди миллионов погибших это маленькая капелька в большом океане. Все вы должны приучить себя к мысли принести самую тяжелую жертву за свободу и независимость нашего народа, наших детей. Тогда легче будет переносить горе, если такая жертва будет принесена. Я себя уже давным-давно приучил к такой мысли и поэтому я до сих пор живой, продолжаю биться с ненавистным врагом. Одним словом мужайся, родная, война есть война. А о том, что ты не на войне, особенно не сокрушайся. Конечно, я не сомневаюсь, что ты была бы такая же храбрая как и другие, как и большинство наших воинов. Но во-первых, не всем же быть на войне, а во-вторых, если нет срочной необходимости лучше на ней не быть, особенно женщине-матери. Алюшке передай за ее письмецо большое спасибо, и скажи, что ее рисуночки с большим вниманием не только я рассматривал, но и мои товарищи по работе. Хотя и редко получаю письма, но я никогда ничего плохого о тебе не думал и не думаю. Наоборот, порой я даже очень пугаюсь своей привязанности к тебе. Просто напоминаю, что со мной случилось. Ты, моя родинка, наверное меня околдовала каким-то очень сильным колдовством. Ты, моя родная, хочешь, чтобы я сохранил себя, для тебя, для наших малюток. Это хорошие желания. Я очень сильно люблю жизнь, сильнее жизни люблю тебя, люблю малюток, люблю все то из чего складывается понятие родина. Но поэтому, что все это я безмерно люблю, я бесстрашно дерусь с немцами и поэтому меня можно найти и увидеть всегда на самых тяжелых участках боя. Но моя смелость и бесстрашие не безрассудная, под каждую дурацкую пулю я свою голову не подставляю. И пока отделался только тремя небольшими ранениями, от которых уже давным давно и следа нет. Вот пока и все… Твой Димусь.

23.03.1943 г. …Я начал тебе очень часто писать. И знаешь в чем дело? У меня несколько часов выпало совсем свободного времени. А когда есть свободное время, прежде всего является мысль о тебе моя радость и о милых маленьких девочках, как я их люблю. Порой, когда утихнет гром дневной канонады в ночной тишине я думаю о вас, о прошедших днях и задаю себе вопрос, кого я больше люблю: тебя, моя Махнатка, или маленьких девочек? И прихожу к выводу, что ты, моя родинка, это девочки, а девочки это ты, как вы мне любы и дороги и разделить вас никак невозможно… Все забывал сообщить. С первого ноября 1942 г. я перевел тебе аттестат на 800 руб., не знаю получаешь ли ты? А за январь месяц переслал тебе по почте 1700 руб. У меня новостей нет. От тебя писем нет. Твой Димусь.

Асюшка! Передай мой гвардейский привет всем моим друзьям и знакомым. Однако какие бродяги мои друзья и знакомые: никто не соизволит даже одной строчки написать. «Все друзья-товарищи до черного лишь дня». Пожалуй это правильно. Ну и…

28.03.1943 г. Колокольчик ты мой степной!

Знаешь ли ты, что здорово стосковался по твоим словам, ласкам. Хочу быть с тобой. Заглянуть в твои хорошие, немного с суровинкой глаза, дотронуться до твоих плеч, ощутить запах твоих волос… Да нет, родная, это не объяснишь словами. Когда я начинаю разговаривать с тобой, незаметно для самого себя успокаивается встревоженная душа, согревается озябшее сердце. Сегодня я получил от тебя, моя радость еще одно письмо… Шло оно ровно два месяца. Далекий путь прошло твое письмо… Сурова жизнь на фронте, но когда начинаешь разговаривать с любимой, то хочется ей сказать такие слова, какие никогда ни один человек в мире не говорил. И это потому, что не знаешь удастся тебе еще раз, поговорить или это будет последний раз. Любимая моя Асюшка, однажды я читал маленькое стихотворение одного фронтового поэта, он в одном месте так сказал: «Кто честен в бою, тот никогда не изменит в любви». И действительно очень прав этот незнакомый фронтовой поэт. Подлинно умеют любить только люди, которые ни один раз встречались с глазу на глаз со смертью и не дрогнули в бою, я делал то, что мне положено и то, что мне не положено, но родина этого требовала. Когда я двинулся в прорыв под Сталинград, речь шла о чести нашей родины, о чести нашего народа, о твоей чести моя родная, о чести наших любимых девчонок. Речь шла о той ржи, о той речушке, где я тебя в первый раз поцеловал. Речь шла о тех полях и перелесках, где мы с тобой росли и впервые сказали друг другу «люблю». Вот почему все отходило на задний план и я сам дрался с немцами до изнеможения, я не думал о себе. Любовь к тебе «Колокольчик ты мой степной», любовь к девочкам придавали мне силы, росла ненависть к врагу и когда в районе ст. Зимовники 1 января 1943‑го я получил ранение в плечо, это было серьезное ранение, я отказался идти в госпиталь, остался в строю и продолжал организацию разгрома подлых врагов. Я честно, благородно и до конца отдавал себя на дело служения нашей родине. Я не знал буду я жив в этих боях или нет. Хотя мне чертовски хотелось жить. Мне хотелось еще жить, один раз увидеть тебя «гордая любовь моя». В этих боях я остался жив, о том, что я остался жив, мы будем знать. И может быть лишь потому, что ты умела крепко ждать. А сейчас, моя родная, на нашем участке таких боев пока нет. И я почему-то очень верю, что весной или летом этого года мы с тобой снова встретимся. Много я получил твоих писем. Я не только ничего плохого о тебе не думаю, но я знаю, что ты уже давно стала моей дорогой, любимой, родной Асюшкой. Колокольчик ты мой степной. Живи, работай и знай, что твой Димусь всегда был честен в бою, а в любви он уже давно, давно стал честен, лет двенадцать тому назад. Пусть были бури, грозы, пусть что-то непонятное жало и терзало душу, но зато теперь все стало ясно и понятно… Твоя любовь и гордость. Пиши по адресу.

02.04.1943 г. …Знаешь ли ты моя родинка, что вести задушевную беседу с тобой, хотя