«Любимые, ждите! Я вернусь…». Фронтовые письма 1941–1945 гг. - Нина Константиновна Петрова

изменения. Наконец-то, мы нашли общий язык. Было время, когда во мне боролись два чувства. Мою душу терзал трудно разрешимый вопрос, я должен был или капитулировать, склонить свою гордую голову и безотрадно и понуро «нести свой крест на голгофу», или разрушить одним взмахом все свои хорошие мечты. Я очень долго, мучительно долго, путаясь в собственных противоречиях, искал иного пути. Порой казалось, что иных путей нет, что мы пришли в тупик так шли наши лучшие годы. Однако, я знал, что у тебя очень хорошее сердце. А потом в нашей жизни, в твоих отношениях ко мне были такие штрихи, которые не забываются до конца жизни, о них знаю только я один, это моя тайна. И вот это-то и покоряло меня, заставляло искать иные пути. Поиски были трудными и для меня и для тебя моя родная. Москва мне подсказала очень многое. Однажды, я прочитал одну небольшую книжечку английского писателя Келлермана под заглавием «Ингеборг», прочитал и задумался о наших отношениях. И вот в это самое время мне показалось, что есть иной путь в жизни людей любящих друг друга. В момент этих размышлений мне в комнату принесли от тебя письмо, оно было короткое и холодное как лед. Я прочитал письмо, взял в руки только что прочитанную книгу, почему-то перелистал ее и как то сам поверил, что именно есть неизведанный путь, который может привести к радостной жизни. И вот с этого момента твой образ для меня стал совсем другим. Ты для меня стала милой, родной Асюшкой. За последний год я очень хорошо убедился что и ты моя радость преодолела на своем пути все препятствия. И когда ты пишешь, что ты стала неузнаваемой, то я это верю, я знаю, что эта правда. Пусть я далеко от тебя по расстоянию, но я несравненно ближе к тебе своим сердцем, чем когда-либо в другие времена. Сейчас идет война с сильным и коварным врагом. Я четвертый месяц нахожусь в непрерывных боях, а война есть война, со мной все может случиться. Однако, что бы с мной не случилось, я знаю, что мой образ ты и милые девочки сохраните надолго. Да, милая Асюшка, уметь любить это серьезная штука. Вот, моя махнатка, сколько я тебе наговорил разных интересных вещей. Целая повесть, а не письмо. Это потому, что сегодня хмурый день, идет дождь. Немецкая авиация не летает и не бомбит, у меня было свободное время. В моей боевой жизни никаких пока изменений нет. Раны зажили, что и следа от них нет. Вот пока и весь мой сказ. Бывай здорова, моя коханая…

Твой Димусь.

20.03.1943 г. …Я получил от тебя письмо… 10 февраля, когда вы пили чай, поздравляли Алюшку с днем ее рождения и вспоминали прожитые счастливые и горестные дни, месяцы и годы в этот день, двумя часами позже я находился в самой гуще ожесточенного боя. Бой вели за Аксай, это пригород Ростова. В этом бою я три раза ходил в атаку, враг сопротивлялся самым отчаянным образом, он, подлец засыпал нас минами из шестиствольных минометов. И перед каждой атакой я вспоминал и тебя, моя родная, и день рождения нашей малютки, и тот день, когда я подгоняя лошаденку вез тебя из больницы в ясный морозный день, а ты, замерзая, прижимала к своей груди маленькое, маленькое живое тельце. Это было давно, но это было. И все это так ярко возникало в памяти перед каждой атакой, тем более, что не знаешь вернешься после атаки или нет. Но, провидение и твоя крепкая любовь пока хранит меня.

Милая Асюшка, я очень верю и чувствую сам, что нет ничего в мире сильнее как желание встретиться с любимым человеком после разлуки, да еще военной. И когда эта встреча состоится как трепетно забьются наши сердца, а переживания в этот момент не поддаются никакому описанию. Я очень изрядно соскучился о всех о вас мои родные. Но я уже очень сильно верю, что не позже как через пару или тройку месяцев встреча у нас с тобой, моя радость, состоится, обязательно состоится и все вы узнаете, что ваш папусик был храбрым воином, он заслужил право на хорошую встречу с своей любимой Асюшкой и милыми малютками. А пока все по прежнему… Вам трудно понять, что означало окружить и уничтожить под Сталинградом 330 тыс. лучших немецких войск. Вся эта операция стоила и для нас многих и многих жизней. Василек наш попал в самое решающее сражение за Сталинград. Если Василь погиб смертью храбрых, жаль конечно молодой жизни, но война есть война, она требует жертв и жертв.

А все-таки, моя дорогая Асюшка, редко ты мне пишешь, порой мне хочется на тебя за это очень здорово посердиться, а потом раздумаю. В 1922 г., когда я бродяжничал по Украине, на ст. Рутченково я встретил такую же как и я бродячую девушку и когда я с ней ближе познакомился, кушать у нас у обоих было нечего, так она мне пела песню: «Чем же я несчастная могла тебя присушить или красным яблочком или чем другим». Через два дня эта девушка куда-то пропала бесследно. И вот теперь, когда я думаю о тебе, моя радость, я вспоминаю эту песенку. Но эта бродячая девушка пела эту песенку просто произвольно, но я то знаю чем ты могла меня «присушить». Позволь мне на этом и закончить свою повесть. Но верь, моя любая Асюшка, самые опасные и тяжелые времена для меня прошли, весной или летом мы снова будем обнимать друг друга со всей силой и страстью на какую только способны люди нашего возраста. Бывай здорова… Димусь.

22.03.1943 г. Милая Асюшка, колокольчик ты мой степной!.. Я разделяю нашу общую скорбь утраты нашего родного Василька. Я знаю бои под Сталинградом, я прошел через горнило этих боев. И поэтому я интуитивно чувствовал, что Василия нет. Ведь он был лейтенантом, командовал взводом, а ты, Асюшка, не представляешь, что значит в бою командовать взводом, да еще в таких боях, которые были под Сталинградом. Наша семья принесла первую жертву за нашу родину, за наш народ, за нашу свободу. Тяжелая утрата для нас. Мать потеряла сына, ты и я потеряли любимого брата. Но у матери осталось еще три сына, а у нас с тобой три брата. До меня очередь еще не дошла, но если дойдет, то у матери не останется ни одного сына, у сестры ни одного брата, у жены больше не будет