Биология в фокусе. Естественные отделения университетов Российской империи (1830–1900) - Екатерина Юрьевна Жарова

Из 38 профессоров, занимавших кафедры на естественных отделениях и пришедших в университеты в 1860–1870‑е гг., 18 прошли институт «профессорских кандидатов», 10 стажировались за свой счет и только 10 не выезжали в Европу на стажировку. Это поколение молодых профессоров российских университетов принесло новые веяния из европейских лабораторий, где стажировались профессорские кандидаты на рубеже 1850–1860‑х гг. Особенно касалось это проведения практических занятий по биологическим дисциплинам.

Несмотря на то что лабораторный метод преподавания традиционно связывают с немецкими университетами, в случае с биологами не все так однозначно. Например, обязательно следует отметить влияние посещения Парижа и его научных и учебных заведений. Именно в Париже А. П. Богданов (1834–1896) провел семь месяцев в 1857–1858 гг., слушая лекции И. Сент-Илера, К. Бернара, А. Дюмериля, Ш. Бланшара, а также проходил частный курс микроскопии у Ш.‑Ф. Робина[663]. Подходы к обучению в Парижском музее естественной истории (Jardin de plants) и в особенности применение наглядности (модели, рисунки, живые животные) произвели большое впечатление на А. П. Богданова. Однако в отношении практического метода обучения в данном случае следует искать другой источник: в 1867–1868 гг. А. П. Богданов занимался под руководством Р. Лейкарта в Гиссене[664]. Впоследствии его ученик Н. Ю. Зограф называл методику обучения А. П. Богданова «вывезенной из Гисена»: «В занятиях А. П. Богданова со студентами была известная, определенная последовательность. Он был большим поклонником вывезенного из Гисена метода зарисовки виденного. В самом деле, при таком методе преподаватель всегда может проверить по рисунку, как бы он ни был груб и первобытен, что занимающийся видит в действительности, и что он видит лишь под давлением преподающего. <…> Итак, А. П. Богданов учил прежде всего смотреть и наблюдать; контролируя рисунки студентов, он обыкновенно садился сам за микроскоп, изображал то, что было видно, и, сравнив свой чертеж с чертежом новичка, тот же час старался выяснить ему, чем обусловлена его ошибка. Нельзя сказать, чтобы такое непрерывное зарисование целого ряда препаратов было очень весело и занятно для студентов; вот почему от числа студентов, начавших занятия, к концу года оставалась только третья или даже четвертая часть; но А. П. Богданов не делал в этом случае уступок, и действительно, из его школы выходили люди, которые научались наблюдать и которые выносили запас знаний, никогда не забывавшихся»[665].

Разница между научными центрами Германии и Франции состояла в том, что в середине XIX в. практически все исследователи в области естественных наук и медицины Германии были членами или главами университетских лабораторий, тогда как во Франции ученые оставались либо индивидуальными исследователями вне университетов, либо работали в частных лабораториях[666]. Особенно это актуально в связи с массовыми посещениями профессорских стипендиатов Парижа, о чем было сказано выше. В данном случае критична разница организации самой структуры университета, то, что называется Wissenschaft и представляет собой квинтэссенцию исследовательского университета – соединение науки и преподавания. И таковую следует искать именно в Германии. Хотя лаборатории во Франции существовали и функционировали, рассчитаны они были в первую очередь на научную работу подготовленных специалистов, так как в связи с особенностью расположения естественно-научных лабораторий во Франции в специализированных институтах, таких как Коллеж де Франс или Музей естественной истории, о преподавании студентам, получавшим университетское образование, как это было организовано в лабораториях при немецких университетах, речи не шло. Следует также отметить, что сами французские ученые в конце 1860‑х гг., осознав, что Франция, бывшая раньше передовой страной в области естественных наук, в середине XIX в. уступила эту позицию Германии, сами предприняли попытку перенять немецкий лабораторный метод[667].

Говоря о немецкой модели, повлиявшей на появление исследовательских лабораторий во многих европейских странах, можно согласиться с мнением, высказанным G. Vanpaemel: «Во-первых, не существует точного определения, какова была немецкая модель. Фактически многие среди тех, кто описывал эту модель в XIX веке, подчеркивали ее противоречивые черты для того, чтобы продвинуть собственные планы. Также ни одна страна не скопировала немецкую модель, а скорее сформировала адаптированную под местные условия форму лабораторной системы. Однако общим было то, что многие ученые и политики соглашались с тем, что если бы такая модель существовала, то ее следовало бы искать в Германии»[668]. По пути адаптации пошла и российская университетская система.

О своем восхищении методами преподавания и оснащении учебного процесса в Германии (в сравнении с Францией) писал и Н. И. Пирогов, научный куратор стипендиатов, находившихся за границей на рубеже 1850–1860‑х гг.: «Французы остановились – то есть, не то, чтобы они перестали идти вперед в науке, но остановились в направлении и не удержали в руках гегемонии в современной науке. Немцы, приняв направление, придали ему другой характер и пошли вперед по новому пути. <…> Между тем, как французская школа довольствовалась более грубым и до простоты наглядным изучением материи, немцы, по своей наклонности к отвлечению и основательности, углубились в самый тонкий анализ органических элементов и принялись рассматривать то, чего нельзя было усмотреть простыми глазами. Микроскоп сделался, мало по малу, самым любимым инструментом нации, так любящей отвлечение»[669].

Если для химии и физики важны были лаборатории и опыты, то для ботаники и зоологии (как и для других отраслей биологии) инструментом прогресса и улучшения являлись микроскоп и методика работы с ним профессоров. О работе с микроскопом в Германии Н. И. Пирогов писал так: «В Германии, например, по воле и по неволе, большая часть учащихся (натуралистов и медиков) занимаются микроскопом и распространяют все более и более знакомство с этим инструментом в образованном обществе. У Келликера[670], в Вюрцбурге, стоит в аудитории 30 микроскопов, для лекций; у Ферстера[671] 15; сверх того, многие из учащихся имеют еще и свои собственные. Профессора и приват-доценты везде читают курсы микрографии и занимают своих слушателей практически. <…> Везде сотнями и даже тысячами заготовлены микроскопические препараты, для демонстраций на лекциях; словом, придумано и беспрестанно придумывается еще все, что нужно для наглядности. Этому-то направлению и должны бы учиться наши будущие профессора; они должны его пересадить en masse, на нашу почву. Без этого мы, отсталые, будем все более и более отставать»[672]. Именно этот метод практического преподавания биологических наук и был воспринят российскими стипендиатами в конце 1850-х – 1860‑е гг., а затем внедрен в российских университетах. И самую значимую роль в этом сыграли стипендиаты, стажировавшиеся в