Апостасия. Отступничество - Людмила Николаевна Разумовская

не знали уверенности и покоя. Вот уже десять лет оба жили под дамокловым мечом смертельной опасности, нависшей над сыном, тем более тягостной, что их семейное горе приходилось ото всех скрывать. О болезни Алексея знала только вдовствующая императрица Мария Федоровна да несколько приближенных и верных слуг. Это была государственная тайна.

Солнышко Аликс, она винила во всем себя, и мучилась, и страдала наравне с маленьким крошкой и даже более, но чем же она виновата, бедная? Господь послал им это страшное испытание… Ему, Иову Многострадальному… Но разве Он и не исцелит? И не утешит? Вот и Григорий говорит, после шестнадцати-семнадцати лет мальчик будет совсем здоров. И Аликс ему верит свято. И он… верит.

Ему вспомнилось, как полтора года назад в Спале, неудачно прыгнув в лодку, Алексей умирал от внутреннего кровоизлияния в брюшину, и граф Фредерикс просил разрешение начать публиковать бюллетени… Алексей как свечка таял у них на глазах, личико заострилось и стало восковым, мальчик лежал с закрытыми глазами и только тихонько стонал. А потом у маленького мученика не стало сил и стонать, и врачи, стыдясь своей немощи, опускали глаза. Тогда Аликс в отчаянии послала срочную телеграмму Григорию в Сибирь. Немедленно пришел ответ: «Бог воззрел на твои слезы и услышал ваши молитвы. Твой сын будет жить».

И так было всегда. Всегда! Бессилие врачей – и помощь Григория. И мир, и утешение от бесед с ним… А ненависть общества росла как на дрожжах, и камнем преткновения и соблазна для обеих столиц становился сибирский старец. Два месяца назад какая-то безумица, невесть кем подосланная несчастная, психически больная женщина, нанесла Григорию страшную рану в живот. Молились крепко о его выздоровлении… Слава Богу, Господь спас…

Государь отошел от окна и снова пробежал глазами телеграмму Распутина.

Что это они, будто сговорились. Вот и Петр Николаевич Дурново в начале года писал о том же, будто война с Германией кем-то уже предрешена:

«…Главная тяжесть войны выпадет на нашу долю. Роль тарана, пробивающего толщу немецкой обороны, достанется нам… Война эта чревата для нас огромными трудностями и не может оказаться триумфальным шествием в Берлин. Неизбежны и военные неудачи… и те или другие недочеты в нашем снабжении… При исключительной нервности нашего общества этим обстоятельствам будет придано преувеличенное значение… все неудачи будут приписываться правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная кампания против него… В стране начнутся революционные выступления… Армия, лишившаяся наиболее надежного кадрового состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованной, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные авторитета в глазах населения оппозиционно-интеллигентские партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению…»

Израильские пророки… Но разве это он хочет войны? Австрия ведет себя предельно вызывающе, Вильгельм велеречив и воинствен, Франция жаждет реванша, Англия, как всегда, уклоняется, хотя закулисно более всех желает свести счеты с Германией (а заодно и с нами?), чей поистине бешеный экономический рост вызывает у нее все большее беспокойство… И только нам война не нужна. «Двадцать лет мира, и вы не узнаете России», – говорил покойный Столыпин. Двадцать лет… Не прошло и десяти, а как поднялась страна! Даже всегда предубежденно настроенные к нам иностранцы пишут: «Если дела европейских наций будут идти так же, как они шли с девятисотого по девятьсот двенадцатый год, Россия к середине текущего столетия будет господствовать над Европой как в политическом, так и в экономическом, и финансовом отношении».

Потерпит ли Европа такую перспективу?..

Впрочем, бряцает оружием не один Вильгельм. И русские, и немецкие газеты в унисон стараются перещеголять друг друга в воинственном пыле. Тут и великий князь Николай Николаевич (дядя Николаша) бездумно кидает поленья в огонь, вот недавно заявил во Франции: «Я пью за нашу общую будущую победу! До встречи в Берлине, господа!» Как это глупо! Зачем лишний раз попусту раздражать Вилли?.. И даже дума!.. Трудно поверить в ее патриотизм, но речи и правых, и левых на сей раз горделиво легко сошлись: «Россия хочет мира, но готова к войне», «Для России прошло время угроз извне», «Нам не страшны никакие окрики», «У нас нет причин волноваться. Россия готова!»

Уж не собираются ли думцы всем составом пойти на фронт, подтверждая и обеспечивая нашу готовность?

Да и готова ли Россия к войне?.. Чтобы быть готовой к войне, надо к ней готовиться, а чтобы готовиться, надо ее желать. Как Вильгельм. Наше перевооружение должно закончиться только к семнадцатому году…

Он не позволял себе думать, что ошибся, уступив дяде Николаше и Витте тогда, в девятьсот пятом, в разгар революции, издав Манифест семнадцатого октября и согласившись на создание законодательной думы… Странно, великий князь Николай Николаевич всегда производил впечатление твердого, бесстрашного генерала, и когда Витте поставил вопрос: военная диктатура или конституция, – он надеялся… он и вызвал великого князя с тем, чтобы вручить ему диктаторский жезл для усмирения революции. И что же? Дядя Николаша при всех впал в истерику и грозился немедленно застрелиться, если царь не подпишет манифеста о свободах… Странно, как странно, но в огромной, многолюдной России (и Аликс часто удивлялась!) почти нет достойных людей, на которых можно положиться… Сколько раз ему предлагали думу разогнать… И Аликс тоже… Но… если это его ошибка, то уже непоправимая…

А почему – непоправимая?.. Ну, поднимется крик в прессе… и у нас, и за границей… Крики можно перетерпеть. Как перетерпели крики об антисемитизме России и «царских погромах»… как терпим крики о Распутине…

Но… кто даст кредиты? В преддверии войны?.. Ни Ротшильд, ни американские евреи денег не дадут. А война почему-то становится неизбежной…

Ему принесли очередную велеречивую телеграмму от Вильгельма.

Не было большего антипода Николаю Александровичу, чем кузен Вилли.

Лед и пламень?..

Но под внешним спокойствием, сдержанностью и выдержкой русского царя скрывалось сердце горячее, пламенеющее любовью к своему народу, семье, России… А резкая импульсивность и взрывной темперамент Вильгельма обнаруживали холодную надменность представителя «высшей германской расы», «призванного Богом» привести Германию к мировому господству.

Знавшие немецкого кайзера называли его фельдфебелем. Он производил много шума, много и громко говорил, стуча правой рукой, унизанной кольцами, по столу, тогда как левая, сухая и маленькая, бывшая короче правой, почти не принимала никакого участия в жизни тела германского императора.

Он обожал прусскую армию, гордился ею и более всего хотел быть блестящим прусским офицером. (И стал им, несмотря на свой физический