Прислушайся к музыке, к звукам, к себе - Мишель Фейбер

«Мы все знаем, что так оно и есть, – ответила она. – Но есть и другое. Для меня в этом также много света и много правды. Возьмем Бетховена, его поздние струнные квартеты, потому что по какой-то причине они особенно затрагивают мне душу. Для меня это ощущается не как трибьют-выступление, а скорее как спиритический сеанс. То есть Бетховен не мог сыграть струнный квартет, он физически не мог заставить эту музыку звучать, он не играл ее. И ты будто воплощаешь его идею в жизнь. Так что я всегда воспринимаю это как сеанс – настраиваюсь на человека, на его сущность. Нет слов, по крайней мере для меня, способных описать начало Опуса № 131 [Струнный квартет № 14 (до-диез минор)]. Оно просто переносит меня…» И тут она замолчала, не найдя слов.

В процессе обсуждения моего иммунитета к классической музыке Джеки размышляла о том, что духи, ожидающие, когда их призовут, зависят от определенной манеры выступления, лишенной эго. «Вот ведь странная штука. Я ухожу с большинства живых выступлений, на которые попадаю. Существуют артисты – к сожалению, они в меньшинстве, – готовые стать сосудом для музыки. Я видела такое, когда Баренбойм играл Бетховена в Королевском фестивальном зале, и чувствовала, что Бетховен словно сидит рядом со мной. Помню, мы исполняли цикл произведений Бетховена на острове Гаррис, и Гэвин [Райт, супруг Джеки, участник первоначального состава Penguin Café Orchestra и знаменитый аранжировщик] сказал: „Нельзя ожидать от людей понимания этого, если они не изучали язык“. И все же люди приходили и сидели в зале в слезах, сами не зная, почему. Если ты можешь сделать так, чтобы частота пробилась через барьер, что-то может случиться».

Кода

Когда я делал расшифровку нашего интервью, кое-что действительно случилось. Я зашел на YouTube и выбрал первое попавшееся исполнение Струнного квартета № 14 (до-диез минор) Бетховена. Это была запись Danish String Quartet. Я понятия не имел, соответствуют ли исполнение описанному Джеки критерию сосуда, лишенного эго. Не знаю, насколько точно они играли по нотам. Но начало этого произведения – то самое, которое по словам Джеки переносит ее… куда? …во Вселенную? в какой-то возвышенный идеальный мир? – тронуло меня.

Был ли это спиритический контакт с духом Бетховена? Или меня поразило, как преданные скандинавские музыканты сосредоточены на музыке и, в отличие от меня, не отвлекаются на покашливание, сопение, скрипы кресел и прочие звуки, доносящиеся из зала? Какой частью своей радости я обязан зрелищу четырех молодых людей, которые движениями туловища и рук напоминают птиц в полете, грациозно покачиваясь на стульях?

К двадцатой минуте влияние музыки на меня ослабло. Это противоречит исследованиям классического музыковеда Леонарда Мейера, который в 1956 году утверждал в книге под названием «Эмоции и смысл в музыке» (Emotion and Meaning in Music), что намеренное избегание Бетховеном возвращения к тоническому аккорду ми мажор в этом произведении усиливает желание услышать этот аккорд. «[Бетховен] хочет сохранить в своей музыке элемент неопределенности, заставляя наш мозг молить об еще одном аккорде, которого музыка не дает. Бетховен приберегает этот аккорд на самый конец». По словам Мейера, именно это напряжение внушает нам такую любовь к этому произведению.

Ждал ли я этого аккорда ми мажор? Может быть, мне просто наскучило ждать?

В разговоре с Джеки Шейв я высказал предположение, что моя музыкальная безграмотность – неспособность читать партитуру – одна из тех вещей, которые мне мешают. Но Джеки не согласилась.

«Я слушаю вступление к „Страстям по Иоанну“ [Баха] – для меня это огромный акт человечности, поражающий воображение, я даже не знаю, как это описать. И если кто-то скажет: „Тут у него неаполитанский секстаккорд, а потом он делает вот это и вот то…“ – я этого не пойму, у меня нет таких знаний».

На YouTube я прослушал Опус № 131 в исполнении нескольких других струнных квартетов. The Takács Quartet – должно быть, более известный, чем датчане, потому что название кажется мне знакомым – совсем меня не тронул. Я восхитился их мастерством, но не проникся. Потом я попробовал Alban Berg Quartett. Кажется, они продали более миллиона экземпляров своего исполнения Опуса № 131 и удостоились исключительной чести, когда Хелена Берг благословила их назвать ансамбль в честь ее покойного супруга. Я начал было прислушиваться к их игре, однако вскоре отвлекся на кадры с публикой, которая, казалось, целиком состояла из пожилых господ в костюмах и галстуках. Сами альбанцы (если с моей стороны не слишком дерзко так их называть) тоже были одеты чересчур формально. Альтист был поразительно похож на какого-нибудь сенатора-республиканца.

Что, если я исчерпал отпущенный мне небольшой ресурс концентрации на одном произведении Бетховена? Для проверки этой гипотезы я вернулся к датскому квартету и запустил запись с самого начала. Со мной по-прежнему что-то происходило. Но что? Может быть, разбираться не обязательно.

Я рад, что после всех этих спиритических сеансов с Бетховеном и прочими покойными гениями Джеки Шейв наконец готова сделать что-то свое. В заключительной части прощального концерта с Britten Sinfonia оркестр исполнил веселое собрание ее собственных композиций. Солировали Кульджит Бхамра на табле и Джон Парричелли на гитаре. Она считает, что этим скачком обязана встрече с Бхамрой и своему горячему желанию сыграть с ним на сцене. «Внутри меня всегда сидел маленький человечек, который говорил: „Ты это можешь“. Но постоянно не хватало времени, пока я сама его не выделила. Спрыгнуть с обрыва и обрести свой язык, больше не быть связанной этим [классическим] языком… Я все еще чувствую себя ребенком, все еще не могу избавиться от опор. Но теперь, когда я ушла из Britten Sinfonia, дверь открыта, и я чувствую, как что-то приближается. Не знаю, что это, но это очень волнующе».

Что-то случается, что-то приближается. Думаю, это означает, что никто из нас еще не потерян, поскольку музыка, которую нам предстоит найти, терпеливо ждет, пока мы отправимся на поиски.

История моей парки

Однажды мне довелось побыть модным. Случайно. Буквально пять минут.

Дело было в 2000 году. Oasis переживали пик своей славы и балансировали на краю того нисходящего склона, когда модная молодежь их уже не слушает, но основная группа населения постарше только-только с запозданием решила, что это самая крутая группа в мире. Через несколько лет альбомы Oasis начнут отвозить на свалку целыми грузовиками, но в 2000 году группа Галлахеров казалась королями вселенной.

С точки зрения славы у меня тоже все было в ажуре. Мой только что