Наследие Рима. Том 1. Oт Византии дo Кордовского Халифата и Османскoй империи - Нурлан Аманович Наматов

сражение серьезное влияние на последующую византийскую военную мощь. Но следует подчеркнуть один важный момент в византийском восприятии битвы; несмотря на то что в настоящее время его влияние может быть сведено к минимуму учеными, оно фактически рассматривалось как крупная катастрофа в самом XII веке. Как уже упоминалось, сам Мануил I Комнин сказал об этом в письме к народу Константинополя, сравнивая свое поражение с тем, которое потерпел Роман Диоген в Манзикерте[350]. Психологическое влияние этого восприятия не следует недооценивать.

Что более интересно в конкретном контексте этой книги, так это вопрос о том, почему битва при Манзикерте так тщательно освещается в средневековых арабских и персидских источниках, а Мириокефалон – нет, и почему такое большое пропагандистское преимущество вытекает из первoй этoй турецкoй победы над византийцами, а вторая окружена почти полной тишинoй. Во многих отношениях существует значительное сходство между повествованиями o Манзикертe и Мириокефалонe.

В обоих случаях главные герои одинаковы, обе битвы происходят на анатолийской земле, обе армии возглавляются их соответствующими суверенами, обе встречи приводят к победе Турции, и обе демонстрируют, возможно, удивительное снисхождение со стороны султана сельджуков к византийскому императору.

Так почему же второй из этих триумфов сельджуков попадает, так сказать, в историографическую черную дыру? Почему турецкая победа в Мириокефалоне в 1176 году по-прежнему игнорируется и не используется средневековыми мусульманскими летописцами и, как ни странно, теми же, кто долго и с большим энтузиазмом говорит о победе в Манзикерте столетием ранее?

Историографический потенциал Мириокефалона полностью игнорируется, и особенно примечательно, что великие мусульманские летописцы XIII века, и прежде всего Ибн аль-Атир, упускают из виду это основополагающее событие в анатолийской истории. Частичный, хотя и не вполне удовлетворительный, ответ на эти вопросы может показаться озабоченностью великих историков XIII века Сирии, Египта и даже Ирака в их рассказах 570–1170-х годов борьбoй мусульман с франками, и особенно o подвигax Саладина, которые только начинались.

И все же надо признать, летописец, такой как Ибн аль-Атир, находит место в своем повествовании, по сути, истории исламского мира, для событий в далекой Северной Африке и Испании. Так почему бы не в соседней Анатолии? Конечно, мизансцены сместились, и вместе с этим в центре внимания тех, кто писал историю того времени, Анатолия больше не была в центре внимания.

Другими словами, продолжающаяся борьба между исламом и христианством была драмой, которая, по их мнению, теперь разыгрывается не в далекой Анатолии, как в Манзикерте, а на сирийской, египетской и палестинской земле против франков, а не византийцев. Так что Мириокефалон проиграл не только Манзикерту, но и Хаттину. Возможно, ключевая часть последнего повествования закрепила предпочтение ему со стороны более поздних авторов – захват самого византийского императора и его замечательного идеологического потенциала, когда прославленный глава восточного христианского мира был взят в плен простым мусульманским рабом.

Более того, Манзикерт был первой крупной победой турок в Анатолии и поэтому мог быть использован в качестве мощного стержня истории. Что касается самих сельджуков Рума, то им пришлось ждать почти целое столетие, пока их королевский летописец Ибн Биби не возникнет, и возникла истинная придворная историографическая традиция, основанная на Конье[351]. Его панегирическая династическая история сельджуков, написанная на тщательно разработанном персидском языке, начинается только в 588/1192 году и заканчивается в 679/1280.

К сожалению, Ибн Биби не потворствует ретроспективному взгляду на более ранних правителей сельджуков в Руме или Иране (фактически ему не хватало информации вплоть до правления Кайкубадa I – с 616/1219 по 633/1236), и он не упоминает ни Манзикерта, ни Мириокефалона в своей работe[352]. Таким образом, отсутствует правильное чувство исторического контекста династии, которое он так восторженно превозносит.

Помимо Мириокефалона, любой придворный летописец ромов-сельджуков в течение всей жизни династии тщетно ожидал славного военного триумфа на поле битвы; единственное другое значительное сражение, позорное поражение монголов под Козе-Даг в 641/1243 году, лучше всего обходить молчанием. Интересно, что даже в мусульманской Анатолии битва при Мириокефалоне не была запечатлена в памяти придворного летописца в Конье.

Ранняя турецкая народная литература в Анатолии

Ранняя народная литература, написанная на турецком языке, сыграла свою роль в увековечении в народной памяти подвигов первых турецких героев в Анатолии. Такая работа, как «Баттал-наме», помогла сохранить дух священной войны (Газы), противостоящий войне на границе с Византией[353].

Эта все еще малоизвестная литература, которую читали и пели задолго до того, как она была записана, усилили акцент на джихад, найденный в «изученных» историографических трудах, составленных арабскими и персидскими религиозными учеными и бюрократами, работающими на правящего турецкого султана.

Турецкая народная литература рассказывает о подвигах aлп (героев) и гази (воинов за веру). Один из таких гази Сайид Баттал, который участвовал в кампаниях Омейядов VII века в Анатолии, стал основой для многих легенд гази. «Баттал-нaме» якобы имеет дело с арабским противостоянием с Византией в начале периода Аббасидов. Тем не менее он намекает на события в контексте более поздней турецкой борьбы с Византией и вызывает процесс, благодаря которому герои Анатолии, сражавшиеся на границах, завоевали христианскую Византийскую империю[354]. Приверженность письменной форме в XV веке (самая ранняя из сохранившихся рукописей датирована 840/1436–1437), устные корни «Баттал-нaме» вполне могут вернуться ко времени турецкой династии Данышмендов XII века в Малатье.

Две другие работы, «Данышменд-намe» и «Салтук-намe», также находятся в окружении пограничных маршей между византийской и мусульманской территориями с общей богатой героической традицией рассказывания историй. В этих «эпических» рассказах в туманных хронологических рамках изображено постепенное, но неумолимое турецкое завоевание Рума[355]. «Баттал-нaме» начинается с причудливого пророчества о мусульманском завоевании византийских земель.

Молодой человек по имени Абд аль-Ваххаб рассказывает никому иному, как Пророку Мухаммеду, об этой крайне желанной новой земле: «Апостол Божий, я много путешествовал и побывал во многих странах, но из всех мест, которые я видел, я никогда не видел места, подобного земле Рума. Его города близки друг к другу, его реки полны воды, его источники текут, и его люди очень дружелюбны. И он описал это так долго, что блаженный ум Апостола очень полюбил Рум»[356].

Затем за этим разговором следует анахроничное, подлинное «откровение» от Бога через Ангела Гавриила: «Моему благословенному Апостолу нравился Рум, поэтому я со своей стороны должен передать эту провинцию его общине. Пусть они разрушат его монастыри и установят на своих местах мечети и медресе»[357].

В военных подвигах Сейида Батталa Гази атмосфера джихада и дух сражений между мусульманами и христианами, будь то византийцы или крестоносцы, вызываются в выражениях, аналогичных тем,