Воля Неба и судьба человека. Труды и переводы - Лариса Евгеньевна Померанцева

которые они добавляют, не меняют существа дела. Так, например, Мэнцзы еще более подчеркивает важность добродетели, когда утверждает, что и само наслаждение возможно для государя при условии, что он мудр, что его добрые деяния создали условия, при которых его наслаждение разделяет и народ (МЦ, 1, 2)[404]. Сюньцзы более подробно говорит о воспитательной роли песен и музыки, о важности слова, но опять-таки не выходит за рамки предостережений Конфуция о необходимости держаться меры и, так же как Конфуций, настаивает на добродетельности речей.

Итак, даосизм принципиально не желал ограничивать рамки человеческого познания, признавал за любым предметом право стать объектом познания и полагал, что содержание непременно «влечет» за собой необходимую форму, а потому открывал дорогу любому содержанию и любой форме. Конфуцианство единственным предметом, достойным познания, считало общественную структуру и общественное благо, принципиально ограничивало содержание исследованием того, что есть добродетель и благо общества, строго регламентировало форму и потому всегда стремилось к выработке нормативов как в области формы, так и в сфере содержания.

Переплетаясь, взаимодополняя, а во многом и отрицая друг друга, эти две линии древнекитайской эстетики надолго определили развитие художественной культуры и эстетической теории в Китае.

Философская проза[405]

Философия возникает в Китае приблизительно в VIIIв. до н.э. Она продолжает быть синкретическим мировоззрением, призванным ответить на все вопросы бытия. Так же как в мифологии, в философии большую роль играет образное мышление, отчего древние философские памятники являются одновременно и художественными. В пору бурного развития философии в Китае (V–IIIвв. до н.э.) достигает высокого уровня искусство красноречия, носителями которого являются многочисленные учителя мудрости, несущие слово своего Учителя от двора ко двору, из царства в царство. Красноречие и раньше было одной из форм развития художественного слова, о чем свидетельствуют такие памятники, как «Книга преданий», донесшая да нас образцы военного и политического красноречия, относящиеся к значительно более раннему времени, чем VIIIв. до н.э. Но теперь это становится делом профессионалов-философов. Стихийным образом в русле философского красноречия складываются будущие литературные жанры, которые здесь еще не осознаются как таковые, а являются лишь удобной формой философского становления. Первым из них нужно назвать философский диалог. Возникнув как философская проповедь, он определит основу других жанров древней литературы – фу и жизнеописания. Кроме того, у философов получают разработку исконно фольклорные жанры – притчи, сказки, легенды и пр. К концу древности, в III–I вв. до н. э., диалог в философском произведении сменяется новыми формами изложения, тяготеющими к научной прозе.

Среди множества школ, образовавшихся в период с VIII по III в. до н. э. и продолжавших существовать до конца древности, т. е. до первых веков нашей эры, особое место принадлежит конфуцианству и даосизму, сыгравшим важнейшую роль в развитии китайской культуры.

Основатели обеих школ – Конфуций и Лаоцзы – жили в VI–V вв. до н. э. Значение Конфуция для истории китайской философии можно сравнить со значением Сократа для греческой. Он первым обратился к вопросам, связанным не с космосом, а с устройством общества, государства. Как явствует из «Изречений» («Лунь юй») – памятника, донесшего до нас учение Конфуция, он принципиально не касался тем, выходящих за рамки строго обозначенной им области. И надо сказать, сделал в ней много. Достаточно напомнить, что конфуцианство, просуществовавшее в Китае в качестве официальной идеологии почти бессменно по меньшей мере двадцать столетий, имело ядром своего учения теорию, разработанную ее основателем за три-четыре века до ее признания.

Задачу свою Конфуций видел в выработке условий, при которых общество, организованное в государство, достигнет гармонии, а следовательно, и благополучия. Образцом для Конфуция служила семья в том виде, в каком она вышла из родового общества. В ней строго соблюдалось подчинение младших старшим, нормы поведения и обязанности каждого были четко регламентированы, старший в роде являлся ее главой, распоряжаясь семейной, хозяйственной, религиозной жизнью этой ячейки общества. Все члены семьи были связаны общими занятиями, общим культом предков, кровнородственной связью, что обеспечивало монолитность коллектива. Свой идеал государства Конфуций мыслил близким к этому типу. Как в семье, в государстве младшие подчинены старшим, но теперь разделение проводится не только по родственно-возрастному признаку, но и по месту на социальной лестнице. Государство Конфуция можно представить в виде пирамиды, венец которой – Сын Неба, государь; середина – правящее сословие, а основание – народ. Сын Неба осуществляет «волю Неба», он безусловно должен обладать всеми необходимыми достоинствами. Отношения между правящими кругами и народом определены просто: первые – «ветер», вторые – «трава», когда «ветер» дует, «трава» клонится. Все внимание Конфуция сосредоточено на середине.

В центре учения стоит фигура «благородного мужа» (цзюньцзы) – идеального представителя правящего сословия, деяния которого в соответствии с добродетелями, воспитанными им в себе с помощью учения Конфуция, обеспечивают общее благо. Конфуций делает уступку, вероятно, аристократии, говоря, что «высший» – тот, кто «знает» от рождения, другие же, чтобы быть полезными обществу, должны пройти подготовку у учителей.

Необходимыми признаются пять добродетелей: «долг-справедливость», «жэнь», «доблесть», «ритуал» (или «обряд»), «знание». «Долг» (и) понимается как исполнение обязанностей младшего по отношению к старшему и наоборот, по следующей шкале: муж – жена, отец – сын, младший брат – старший брат, старший по возрасту – младший по возрасту, «господин» (стоящий выше на социальной лестнице) – «слуга» (стоящий ниже на социальной лестнице) и пр. Само слово и – значит порядок отношений, вроде русского «чин» (ср.: «сидеть по чину»). У Конфуция же оно означает действие в соответствии с «чином», которое рассматривается как долг каждого, и, поскольку направлено к общему благу, то и – справедливость. «Жэнь» – есть перенесенное на общество чувство родства, которым спаяны члены семьи, и предполагает не только сознательное, но искреннее и истовое выполнение предписываемых обязанностей по отношению к живым и мертвым. «Жэнь» объединяет «благородных мужей» в «семью», где каждый другому «брат» и может рассчитывать на помощь и поддержку со стороны коллектива. «Доблесть» – исконно (в родовом обществе) значит мужскую физическую силу, употребляемую на благо рода и семьи. У Конфуция – постоянная готовность «благородного мужа» отстаивать принципы, заключенные в «пяти добродетелях», хотя бы и ценой собственной жизни. Смысл «ритуала» у Конфуция – во внесении во всякое действие меры. «Ритуал» детально регламентирует все отношения и действия, в результате чего каждый шаг и жест оказываются символом определенных значений, которые нормируют степень проявления «долга-справедливости», «жэнь», «доблести». «Ритуал» предписывает не только определенное действие в соответствии с общественной градацией, но и форму этого действия. У Конфуция «ритуал» стоит в центре системы, выступая в качестве регулятора общественных отношений и тем способствуя общественной