Серийный убийца: портрет в интерьере - Александр Михайлович Люксембург

на меня через зеркало, подмигнул и включил магнитофон. Из динамиков полилась музыка. Я узнал сразу по голосам, мотиву и словам песни, еще только начавшейся, группу «Лесоповал», и понял, что Саша специально для меня эту кассету поставил.

Если бы текст Муханкина делился на главы, то тут логически бы следовал конец очередной главы. Рисунок жизни нашего героя как будто определился. Женя заняла место официальной подруги и сдружилась с его матерью. «Большегрудая» Таня уже прижалась к нему своими «грудями-яблоками», и доступ его рукам к «запретному месту таинства» не заказан. Рослая продавщица Тамара тоже вот-вот проявит инициативу. В Шахтах его поджидают Ольга М. и Марина. Но не тепло на душе у нашего героя, и в традициях классической литературы он начинает следующий фрагмент с обращения к природе, которая чутко реагирует на ухудшение его настроения.

Все чаще стали пить дожди. Холодные осенние ветры, насыщенные сыростью, стали резкими и пронизывающими. Небо стало постоянно хмурым и сердитым. Последняя омертвелая листва на деревьях еще держалась за ветви в ожидании первых заморозков, которые её собьют окончательно, несмотря на её цепкость. Я бессмысленно брожу днями по улицам промокшего и как-то оголенного осенью города. Вокруг снуют люди, куда-то спеша, а в основном стремясь справиться со своими проблемами вне своих жилищ и быстрее возвратиться в их лоно тепла и уюта. Проникающий сквозь одежду ветер охлаждает и сковывает весь организм. Захожу то в один, то в другой магазин — не для того, чтобы поглазей или сделать покупки, а для того, чтобы погреться. Попадаю на рыск Здесь и в непогоду всегда многолюдно. Шум, крик, толкотня. Подхожу к прилавку и вижу знакомое лицо Наташи. Она так же, как всегда, стоит на том же месте, удобном для торговли. С ней я знаком уже месяца два.

Тут мы, как интерпретаторы муханкинского текста, испытываем некоторое затруднение. Ведь ранее фигурировали две другие Наташи. Ясно, что речь идёт не о «великанше» — предшественнице Тамары. Но ведь была еще Наташа, жена «брата Васи», которая провокационно предстала перед Владимиром нагой в летнем душе, а затем — в столовой и которую он подверг жестокому и безжалостному поношению. Упоминание рассказчика о том, что он знаком с Наташей уже месяца два, говорит, казалось бы, о том, что это одно и то же лицо. Упоминалось, правда, что жена «брата Васи» торгует на базаре, но в связи с Наташей нынешней «брат Вася» нигде не фигурирует. Её сексуальная раскованность в последующем эпизоде ничем не напоминает об ужимках богобоязненной адвентистки. По-видимому, здесь мы имеем дело все же с другим персонажем. Следует отметить, что текст Муханкина не был всерьез отредактирован, и налицо явный сбой.

Каково его происхождение? Возможно, самое прозаическое. Распалясь от собственных писаний, наш герой испытал потребность срочно записать еще одну версию фантазии о сексуальных действиях с немолодой, стареющей женщиной, наслаждающейся его предполагаемой силой как физиологического, так и психологического воздействия. И это фантазирование в тюремной камере, несомненно, завершилось мастурбацией.

Судите сами.

«Чем торгуешь сегодня?» — Она прячет от меня глаза и тихо говорит, что сначала здороваются. — «Здравствуй». — «Здравствуй, Володя. Давно тебя не было. Уезжал, что ли?» — «Уезжал». — «Не пойму тебя. Мотаешься туда-сюда. Чем занимаешься?» — «Ты же знаешь, я в свою работу никого не посвящаю». — «Странный ты человек, Володя, и как-то непонятно всегда говоришь. А мне опять предложение сделали». — «И кто же? Этот что ли, что здесь на базаре работает?» — «Да, он». — «А ты что думаешь?» — «Не знаю, я ему ничего еще не ответила». — «Слушай, ты не замерзла здесь стоять в такую погоду?» — «Я же подделась тепло, а так, конечно, прохладно. А ты вымок весь. Не заболеешь?» — «Тебе это кажется. Одежда сверху промокла, а внутри сухая». — «Все равно ты так легко одет. Наверное, я еще немного поторгую, свернусь и поеду домой, что-то сегодня торг не идет». — «Как у тебя дома дела? Как семья? — «Хорошо. Старшего с женой сегодня видела здесь, а младший к отцу поехал, завтра, наверное, придёт. Вечером приедешь? Чаю попьем, посидим». — «Приеду. Ну ладно, торгуй, не буду мешать, а то я закрыл собой прилавок и люди обходят твои товары». — «Так ты смотри, не забудь, а то завеешься опять». — «Не завеюсь, приду».

Вечером я был дома у Наташи. На столе стояли цветы в банке, до краев наполненной водой. «Сколько же ты заплатил за них?» — «Какая разница. А тебе что, неприятно?» — «Очень приятно. И каждой женщине приятно, когда ей дарят цветы. Ты есть хочешь? Давай я тебя накормлю». — «А ты?» — «И я поем. Но я больше люблю ухаживать, кормить мужчину». Уже было поздно. Выключен телевизор. «Постель готова, ложись, я сейчас приду». Я лежал и думал. Опять чужой дом, чужая женщина, все временно. Скоро на этой постели, может быть, будет лежать другой, и до этого кто-то здесь обливался потом от сексуальных оргий. Животный мир порядочней, чем мы, люди. Чем же мы лучше их? Тем, что строим дома, носим одежду? А снять одежды, и мы те же животные, только не в шерсти, и можем себя называть высокоорганизованными существами.

Наташа вошла в комнату и выключила свет. Я встал с постели и сказал Наташе, чтобы она включила свет. «Зачем тебе свет, Вова?» — почему-то рассеянно прошептала она. Подошла ко мне, коснулась руками моей головы и осторожно, нежно поцеловала меня в губы. «Что с тобой, Вовочка?» — Она еще раз нежно и длинно поцеловала меня. — «Я хочу видеть тебя всю. И хочу, чтобы ты видела меня». — «Что ты надумал?» — с какой-то осторожностью спросила Наташа, включая свет и успев прикрыться ночной рубашкой. Глаза её забегали по моим наколкам. Подбородок задрожал, и она заволновалась, в глазах испуг. «Подойди-ка ко мне», — глядя ей в глаза, сказал я. Наташа подчинилась, подошла, но в руках еще держала свою ночнушку. «Брось её в сторону, не стесняйся». Кулачки её разжались, и ночная рубашка упала между нами на пол под ноги. «Посмотри мне в глаза». Она подняла голову, легко содрогнувшись и передернув плечами, доверчиво прижалась к моей груди и шепотом спросила: «Ты не бандит? Нет? Ты не убьешь меня?» — «Не бандит, не убью». «А кто ты?» — «Я еще сам не знаю, кто я». — «У тебя такой взгляд… Я не выдерживаю его, в нем что-то пронизывающее, я давно заметила. Аж страшно становится». — «Что я тебя гипнотизирую?» — «Не знаю, но в душе не