Война за независимость Чили - Андрей Аркадьевич Щелчков

с беспокойством наблюдало за походами Карреры и его отряда. О’Хиггинс в своем воззвании к народу 31 августа 1820 г. обвинил Карреру в том, что тот действует на деньги Испании[776]. 19 марта 1821 г. чилийское правительство заключило договор с провинцией Куйо, которая согласно отдельному пункту обязывалась всеми военными силами выступить против отряда Карреры. Чилийское правительство, несмотря на все тяготы подготовки экспедиции в Перу, обещало поддержку деньгами и вооружениями[777].

Когда Каррера с отрядом направился в сторону Чили, губернатор Мендосы выступил ему навстречу. Обеспокоенный этим О’Хиггинс послал в Мендосу оружие и боеприпасы. После тяжелого поражения на подступах к Мендосе офицеры отряда Карреры, потеряв веру в успех дела, 1 сентября 1821 г. предали своего вождя и, связав его, передали губернатору Мендосы[778]. Ни у кого не оставалось сомнений относительно дальнейшей судьбы чилийского вождя[779].

На следующий день Каррера предстал перед судом. Хосе Мигель произнес большую речь перед судьями, убежденный в предрешенности их приговора. Он сказал: «Я участвовал в тысячах сражениях, в которых судьба была на моей стороне, я был причастен ко многим делам, участвовал во многих интригах. Я был на самой высоте власти и знаю её тайны, я вел за собой народные собрания. И мой дух достиг высоты великих мыслей и желании, таких же бессмертных, как моя душа. Имя этих мыслей — моя родина, имя желаний — свобода!.. Моя борьба связана с Чили, моя цель — это цель моей страны, мои солдаты также — чилийцы, наше знамя — чилийское, мы воевали здесь не за федерацию, а за нашу страну». Он заявил, что признает только чилийский суд, а над своими делами только двух судей, двух посредников: Бога и Чили[780].

Хосе Мигелю Каррере и его верным сподвижникам Х.М. Бенавенте и Ф. Альваресу был вынесен приговор: «расстрелять, тела четвертовать и выставить напоказ в различных местах республики в назидание»[781]. Бенавенте был прощен, а герой и неустанный борец за независимость Чили Хосе Мигель Каррера 4 сентября 1821 г. расстрелян в Мендосе. Он так и не добрался до родины, борьбе за независимость которой он посвятил всю свою жизнь.

Кризис и упадок

Тяжелое финансовое и экономическое положение страны в 1819–1820 гг. сложилось не только из-за огромных военных расходов, но и из-за утраты традиционного для Чили рынка пшеницы в Перу. За годы Войны за независимость производство сельскохозяйственных продуктов, главной отрасли чилийской экономики, упало на 20–25%[782]. На севере страны были практически парализованы многие горнорудные шахты, что наносило огромный ущерб Монетному двору, создавая дефицит наличных денег в стране. Причиной тому были постоянные мобилизации рудокопов в войска и ополчение разными воюющими сторонами, то роялистами, то патриотами. Отсутствие серебра в Монетном дворе усугубляла процветавшая контрабанда этого металла, о чем постоянно сетовали власти[783].

Вместе с тем свобода торговли создала условия для процветания некоторых торговых домов, ввозивших товары из Европы. В сентябре 1820 г. правительство приняло меры, имевшие огромные последствия для Чили и для всего тихоокеанского региона. В Вальпараисо были созданы свободные от налогов склады товаров, предназначенные для торговли в регионе, при крайне низкой цене хранения[784]. В 1810 г. Вальпараисо был портом, торговавшим исключительно зерном с Перу, но в короткий срок он превратился в центр всей региональной торговли. Население города, насчитывавшего 6 тысяч человек в 1817 г., за десять лет удвоилось[785]. Только иностранцев в нем насчитывалось три тысячи человек, многие из них приняли чилийское гражданство. Чилийские купцы даже строили планы установления постоянной торговли с Индией. Доходы таможни Вальпараисо с 1810 г. по 1821 г. увеличились в 20 раз[786].

Порт Вальпараисо

Первым ответил на политику чилийского правительства в сфере торговли английский капитал. С 1817 по 1823 г. ввоз английских товаров в Чили увеличился более чем в 10 раз. Отчет британского консула в Вальпараисо Х.Р. Нюгента Лорду Каннингу в 1825 г. указывал, что из 1 320 000 песо доходов чилийской таможни (усредненная цифра в период 1821–1823) 950 000 давали пошлины на товары английских купцов, плюс 80 000 от товаров из британской Индии[787]. Пользуясь выгодной конъюнктурой, связанной с масштабными закупками государством военного снаряжения и вооружений, в Чили активно действовали 40 крупных английских коммерсантов[788]. Посетивший в 1822 г. Вальпараисо англичанин Гильберт Матисон отмечал: «Англичане и североамериканцы, казалось, составляли основное население этого города, столько было моряков, торговых агентов и деловых людей, что если бы не жалкий вид этого места, могло показаться, что вы находитесь в английских владениях»[789].

Правительство Чили проявляло большой интерес к развитию в стране не только торговли, но и сельского хозяйства, ремесел. В 1821 г. было завершено строительство канала от реки Майпу в центральную долину, в район Сантьяго, что должно было решить проблему с водоснабжением поместий этого региона. Результатом стало увеличение производства сельскохозяйственных продуктов в стране. В конце 1821 г. О’Хиггинс, поддержанный Сенатом, предложил проект отправки за счет государства в Европу чилийцев для обучения новым ремеслам. Также политикой государства объявлялось привлечение в страну иностранцев, прежде всего, ремесленников и промышленников[790].

Постоянные контрибуции и насильственные займы обескровили экономику Чили. Опустошение и упадок особенно чувствовались на юге страны, в провинции Консепсьон, где еще продолжалась война с роялистскими партизанами и бандолерос. Побывавший там русский путешественник О. Коцебу писал: «На этой дороге [от Талькауано до Консепсьона — АЩ.], прежде[791] столь привлекательной, на каждом шагу виднелись разрушения, причиненные войной. Спалённые деревни, невозделанные поля, вырубленные живые изгороди, состоявшие из плодовых деревьев, множество нищих — таковы были печальные следы происходившей здесь трагедии. Нам бросилось в глаза и то, что исчезли многочисленные стада крупного рогатого скота и отары овец, некогда украшавшие окрестные пастбища… Город тоже был разрушен. Его большая часть лежала в развалинах, пустынная и заброшенная. А в уцелевших домах жили не полезные граждане, то есть предприимчивые купцы или трудолюбивые ремесленники, а солдаты». Коцебу отмечал ухудшение положения чилийцев, в том числе и из высших классов: «И всё же в столь богатых прежде домах я заметил признаки обнищания. Так, многочисленная серебряная посуда, которая восемь лет назад имелась даже у бедных жителей, теперь совершенно исчезла, её заменил грубый фаянс. Мои хозяева робко жаловались на войну, которая бушевала здесь во всей своей отвратительной жестокости, совершенно разорив богатейшие семьи»[792].

Разорение и опустошение затронуло почти все районы Чили. Серьезной проблемой стал расцвет преступности, повсюду рыскали бандолерос. 30 декабря 1818 г. сенат установил драконовские нормы для судебных дел