Социальное евангелие в России. Православное пастырское движение в условиях голода, войны и революции - Дэниел Скарборо

В. Тихвинского, одного из депутатов-клириков во II Думе, который был извержен из сана за свою левую политику и в последнее время работал в Ржеве военным врачом. Клерикальный радикализм Тихвинского и других левых священников обнаружился в предложениях учредить и избирать уездных епископов, а также отменить должности благочинного и инспектора, функции которых возложить на избранные уездные советы. Предлагались меры по защите духовенства от народных волнений, например резолюция о том, что приходские священники могут быть смещаемы только церковным судом. Съезд также решил, что весь приходской клир должен стать выборным. Неожиданной стала резолюция о необходимости предоставить приходу независимый правовой статус, а также о том, что все отчисления и взносы на церковные и епархиальные нужды должны производиться с разрешения приходского совета. Духовенство давно сопротивлялось таким требованиям со стороны мирян. Их выполнение привело бы к почти полному контролю над собственностью и ресурсами прихода со стороны прихожан, которые, скорее всего, использовали бы их для приходских потребностей и игнорировали бы епархиальные учреждения. Делегаты, «не желая разрушать дело народного образования», решили, что регулярный вклад в религиозные школы следует временно поддерживать, «до окончательного решения их судьбы на Учредительном Собрании», и что приходы могут пользоваться услугами только тех епархиальных институтов, которые они согласились поддерживать[861].

Твердая позиция епископской партии всегда состояла в том, что ни одно церковное собрание не могло быть канонически легитимным без благословения епархиального архиерея, а также одобрения с его стороны любого решения, которое это собрание приняло – несмотря на народную поддержку. Однако неустанные выступления Серафима против претензии съезда представлять волю епархии обнаружили моральный авторитет, который съезд приобрел благодаря своему «демократическому мандату». Официальные протоколы съезда сообщают, что в нем приняли участие 62 священника, 60 дьяконов, 61 псаломщик, 61 церковный староста, 149 мирян и 15 преподавателей семинарии и церковных школ[862]. В письме к Синоду Серафим утверждал, что состав съезда был более хаотичным и что люди с улицы заходили в собрание и доминировали в обсуждении, агрессивно заглушая оппозицию: «Был сильный запах алкоголя. Нет сомнений в том, что среди депутатов появились сектанты и большевики. Цель этого собрания была совершенно ясной: отменить все»[863]. В последующем письме Серафим утверждал, что «союз диаконов и псаломщиков» из Ржева доминировал на съезде, а его радикальные лидеры заплатили другим делегатам, чтобы они активно участвовали в дискуссиях[864]. Эта последняя версия отчасти подтверждена в письме делегата-мирянина из Ржева, Щочкина. Он утверждал, что только часть епархиального священства поддержала восстание против Серафима, и связал его успех с радикализацией низшего приходского духовенства: «Это масса людей, примкнувших вообще к Храму ради куска хлеба, действующая не по религиозному чувству или призванию, идет почти бессознательно за своими вожаками, „не ведая, что творят“, и я скажу, что этот почтенный институт [псаломщика] совсем лишний»[865]. Целью этой радикальной группировки низших клириков, по словам Серафима, была отмена образовательного ценза для рукоположения, чтобы получить более легкий доступ к священству[866].

Немало петиций в Синод ставили под сомнение легитимность съезда на том основании, что он не представлял общественное мнение епархии. Например, письмо от 10 августа, подписанное более чем 300 жителями Твери, призывало к возвращению Серафима в епархию[867]. Такая реакция может быть объяснена другим письмом. Собрание благочинных Старицы 30 июля в своем письме указывает, «единогласно постановлено, что настоящее постановление об архиепископе Серафиме сделано членами собрания от себя лично, а не от приходов, так как в приходах вопрос этот не обсуждался». Авторы письма утверждали, что вопрос о смещении Серафима обсуждался перед съездом только в трех приходах Старицы[868]. Вполне вероятно, что изгнание архиепископа стало большой неожиданностью для большей части епархии и особенно шокировало духовенство, которое уже жило в страхе перед беспокойным населением. Щочкин выражал опасение, что низложение архиерея лишь ухудшит ситуацию: «Но, кроме того, голосуя за удаление с кафедры своего Архипастыря, духовенство само рубит тот сук, на котором сидит. После этого, мирянин, возвратясь со съезда домой, примкнет к нему и псаломщик, станут явно голосить: „мы свергли Епископа, Архиерея, а с тобой, попом – и подавно справимся“»[869]. Другие письма, представленные в Синод группами мирян и священнослужителей в поддержку Серафима, содержали аналогичные опасения по поводу последствий съезда для отношений клириков и мирян, а их авторы утверждали, что изгнание епископа было неканоничным[870].

Нельзя сказать, что решения апрельского съезда в Твери были делом рук радикальных кругов, клерикальных или каких-либо иных. Будучи, безусловно, радикальным, съезд отразил приоритеты большой и разношерстной части тверского православного населения. Например, ясно, что низшее приходское духовенство, дьяконы и псаломщики, влияли на решения, но не доминировали на съезде, как утверждал Серафим. Собрание постановило, что приходским священнослужителям низшего звена, «особенно семейным», следует выплачивать бо́льшую плату за их службу, и рекомендовало распределять приходское вознаграждение в размере: «священник получает две части, штатный диакон 1½ части и псаломщик 1 часть»[871]. Это была бы гораздо более справедливая ставка по сравнению с предыдущим десятилетием, когда примерно три части шли священнику, одна – дьякону и половина – псаломщику[872]. Тем не менее это решение также подтвердило иерархические различия между различными чинами духовенства. Кроме того, в повестку дня съезда было включено такое предложение: «Постепенное уничтожение института диаконов там, где нет нужды в них»[873]. Эти решения не свидетельствуют о перевороте, совершенном низшим духовенством.

Изгнание съездом Серафима было принято многими мирянами, о чем свидетельствует отказ от поминовения архиепископа на литургии во многих приходах[874]. В мае Львову были адресованы два письма от жителей города Кашина в поддержку решений съезда, каждое из которых было подписано более чем сотней человек. Первая подпись в обоих письмах выражала неприязнь к сословным различиям: «Бывший мещанин г. Кашина, а ныне гражданин. И. Ешн.»; «Православному Христианину противно бывает, стоя в храме, слушать, когда Священнослужители по приказанию свыше публично морочат людей – провозглашая „во-первых помни господи святейший правительствующий синод“ во это время хочется плюнуть, а не молится. Затем „и Господина нашего преосвященнейшаго Архиепископа Тверского и Кашинского Серафима“. Пусть они молятся о своем господине в тайне, но не публично, дабы не смутить совесть верующих»[875]. В своем втором письме эти просители апеллировали к думской речи самого Львова: «[Вы высказались] против недостойных слуг правительства из чинов высшего духовенства, опозоривших своими действиями Церковь Православную. Просим обратить Ваше просвещенное внимание на следующий факт: вскоре после бывших в Москве съездов общегородской и общеземской организаций, Архиепископ