«Время молчания прошло!» Пять веков Реформации в меняющемся мире - Коллектив авторов -- История

неверно его записавшего, ошибки наборщика, не разобравшего дурной почерк мильтоновского помощника, и изменения «в стиле глупых басен», намеренно внесенные недобросовестным издателем на потребу публике. Отдельные огрехи Бентли готов приписать и самому Мильтону, который в период создания поэмы был «беден, одинок, слеп и гоним властями»[682]. Бентли завершает рассуждения подлинным панегириком поэту: «Но меня изумляет не столько поэма (хотя и достойная всяческого восхищения), сколько то, что ее автор смог настолько отрешиться от своих бедствий, что создал ее… и я счел бы это особым его достижением, если бы опыт других людей не научил меня, что человеческая душа обладает силой, которая, будучи поддержана целомудрием и conscia virtus[683], позволяет ей отбросить все тяготы и предаться, в своей целостности, спокойно и радостно, собственным забавам».

Далее следует текст поэмы, который Бентли комментирует, предлагая свои варианты едва ли ни к каждой десятой строке.

Иногда исправления рождаются из его собственного неправильного прочтения текста, например строку 220-ю 2-й книги («This horror grow mild, this darkness light»), он объявляет искаженной, на том основании, что «тьма не может стать светом»[684], не учитывая, что у слова light есть и другое значение, «легкий», которое, по-видимому, и имел в виду Мильтон. Во многих местах Бентли предлагает свои варианты строк, чтобы придать большую гладкость стиху, в других — исправляет стилистически «низкие» по его мнению слова на более «высокие». Например, о строках 197–201 из 1-й книги, где Мильтон сравнивает Сатану с морским чудовищем, «whom the Fables name of monstrous size Titanian, or Earth-born, that warr’d on Jove, Briareos or Typhon, whom the Den by ancient Tarsus held», Бентли пишет, комментируя этот пассаж: «Я не желаю верить, что эти четыре строчки <…> принадлежат Мильтону <…> Зачем нужны здесь эти чудовища из сказок, вульгарные и известные даже глупому школьнику, которые удлиняют фразу и запутывают смысл?»[685]

С такой же невозмутимостью Бентли изменяет богословское содержание мильтоновского текста, если оно его по каким-то причинам не устраивает. Он оставляет без внимания спорные «социнианские» пассажи в 3-ей (строки 383–384) и 5-й книгах (строки 603–606), зато предлагает заменить в строках 298–299 из 3-й книги («So Heav’nly love shall outdoo Hellish hate / Giving to death, and dying to redeeme») giving to death на living to teach, поскольку иначе первая и вторая часть фразы значат одно и то же, а «буквы в словах настолько похожи, что это, особенно при плохом почерке, могло ввести в заблуждение наборщика»[686]. Комментируя строку 299 4-й книги («For contemplation hee and valour formd / For softness shee and sweet attractive Grace / Hee for God only, shee for God in him»), описывающую Адама и Еву, Бентли заявляет: «Позорная ошибка, вкравшаяся во все издания». Автор имел в виду «Hee for God only, shee for God and him»[687].

Количество подобных примеров можно увеличить вдвое и втрое.

Издание Ричарда Бентли вызвало скандал, и ответом на него стали публикации комментариев к «Потерянному раю» отца и сына Ричардсонов[688], а также нового комментированного издания «Потерянного рая», подготовленного ученым-библеистом, будущим деканом собора св. Павла в Лондоне Томасом Ньютоном.

Джонатан Ричардсон-старший, автор обширного вступления к книге, нигде не упоминает Бентли в качестве своего оппонента, но тот факт, что, излагая биографию Мильтона, он уделяет внимание, в частности, материальному положению поэта в последние годы, людям, окружавшим его в этот период, и личным качествам первых издателей «Потерянного рая», ясно указывает, что одной из его целей являлось опровержение изначальных посылок, из которых исходил Бентли.

Однако содержание вступления, включающего обширные цитаты из жизнеописания Мильтона, составленного Толандом, и прозаических трактатов, существенно шире, чем просто дискуссия по поводу деталей биографии поэта.

Ричардсон-старший начинает свое сочинение словами: «Если бы я смог дать более верное и более справедливое представление о Мильтоне и о „Потерянном рае“, чем наша публика имела до сих пор, я уверен, оно было бы принято всеми честными и проницательными людьми, независимо от того, к какой партии они принадлежат»[689].

Тем не менее, образ Мильтона, который он рисует, едва ли устроил бы всех. Он представляет Мильтона как некоего «христианина вообще и протестанта в целом», не принадлежащего ни к какой деноминации, следующего Священному Писанию «в его собственной интепретации», не интересовавшегося внешней стороной религии, но при этом отмечает, что «он всегда был диссентером в нашей церкви — такой, какой она утверждена законом»[690].

Ричардсон упоминает о том, что некоторые обвиняют Мильтона в арианстве, но возражает на это, что, во-первых, якобы «арианские» пассажи можно истолковать самым ортодоксальным образом; во-вторых, «многие благочестивые и ученые богословы»[691] одобрили поэму; и, наконец, в-третьих, сам Мильтон писал о «троичном божестве» в трактате «Of Reformation». Имен «благочестивых и ученых богословов» он не называет, поэтому неясно, кого он имел в виду.

Комментарии Ричардсонов представляют собой, с одной стороны, полемику с Бентли, с другой — апологетику ортодоксальности и искренней веры Мильтона. В большинстве «спорных моментов», таких как строки 603–606 из 5-й книги, они ставят отсылки к Священному Писанию. Во многих случаях они неявно оспаривают предложенные Бентли эмендации, как, например, в комментарии к строке 299 4-й книги, в которой они (справедливо) видят аллюзию на I Послание к Коринфянам (I Кор. 11:7–9). Не обходят они вниманием и столь многими осуждаемую излишнюю «материальность» Мильтона в описании духовных сущностей и явлений. В комментарии на строки 574–576 из 5-й книги, которыми архангел Рафаил отвечает на просьбу Адама рассказать ему о сотворении мира и войне в Небесах («…though what if Earth / Be but the shaddow of Heav’n, and things therein / Each to other like, more then on earth is thought?»), сказано: «Духовная конституция, которую Мильтон приписывает ангелам и другим небесным созданиям, не самая утонченная <…> Поистине, такая система представлений абсолютно необходима в поэзии, независимо от теологии»[692].

В 1738–1739 гг. яростная полемика по поводу «Потерянного рая» развернулась на страницах «The Gentleman’s Magazine». Начало ей положило письмо, опубликованное в мартовском номере журнала[693] за подписью Теофил (Theophilus) и адресованное издателю, скрывавшемуся под псевдонимом Сильван Урбан (Silvanus Urban). Оно начиналось с необычно резкого пассажа: «Хотя я считаю Мильтона величайшим из поэтов и ценю его гений столь же высоко, как любой из англичан, я не могу сказать того же о его религиозных убеждениях, которые он оскорбил своей поэмой, которая, хотя и вызывает всеобщее восхищение, серьезнейшим образом