Локомотивы истории: Революции и становление современного мира - Мартин Малиа

издавать законы для колоний «по любым, каким бы то ни было, вопросам», то есть предположительно и по налоговым. Разумеется, утверждать принцип, который не осмеливаешься воплотить в жизнь, — наихудшее из возможных решений.

Вторая волна протеста прокатилась после введения в 1767 г. пошлин Тауншенда на стекло, свинец, краски и чай. На сей раз кризис нарастал постепенно, на протяжении нескольких лет. Но кульминации он достиг более радикальной, вылившись в вооружённый конфликт 1775 г. и отделение от Британии в 1776 г.

Вводя пошлины Тауншенда, англичане стремились избежать повторения беспорядков 1765 г. Для взыскания пошлин назначались таможенные чиновники, которым платили жалованье из собранных средств. В 1768 г. в Бостонской бухте был наложен арест на корабль «Свобода», якобы за неуплату пошлин, после чего начался бунт. Таможенные чиновники попросили защиты у английских войск. В то же время ассамблея Массачусетса отказалась аннулировать «циркулярное письмо» с протестом против пошлин, разосланное в другие колонии и подписанное ими. Городские торговцы объявили бойкот импорту британских товаров. В ответ королевский губернатор распустил ассамблею, но та не повиновалась, продолжая собираться как неузаконенный «конвент». Английские войска прибыли в Бостон, однако жители отказывались предоставлять военным жильё, хотя их обязывал к этому «Акт о постое» 1765 г. Трения между войсками и горожанами неизбежно привели к стычке — так называемой Бостонской бойне в марте 1770 г.

На следующий год Лондон снова пошёл на попятную, отменив пошлины Тауншенда, кроме пошлины на чай. В результате бойкот импорта сорвался, и всё успокоилось. Однако в 1772 г. поджог таможенного судна послужил поводом для создания королевской следственной комиссии, и пошли слухи, что предполагаемых виновников будут судить в Англии, то есть не «судом равных», как требовало обычное право. Вице-адмиралтейские суды при таможне также работали без присяжных. Одновременно губернатор Массачусетса Хатчинсон объявил, что раз ему и членам верховного суда платит жалованье корона, то он не зависит от местной ассамблеи и является прямым представителем короля. К концу года подобные инциденты и накопившиеся претензии привели к образованию Бостонского корреспондентского комитета, финансируемого городским собранием, под руководством Джона Адамса, вскоре этому примеру последовали остальные колонии. Существование этой сети, связывающей колонии между собой, параллельно с официальной королевской администрацией, по сути, создало нечто вроде двоевластия.

Затем Лондон допустил ещё один промах. В 1773 г. парламент, стремясь помочь Ост-Индской компании справиться с финансовыми трудностями, уполномочил её назначать в Америке собственных агентов для продажи чая напрямую розничным торговцам, то есть в обход американских оптовиков. Хотя это означало снижение цен на чай, корреспондентские комитеты стали подстрекать горожан, чтобы те заворачивали обратно суда с чаем, и большинство так и делало. В Бостоне губернатор не позволил судам покинуть бухту без разгрузки, тогда в декабре «патриоты», замаскированные под индейцев, забрались на корабли и выкинули чай в воду.

«Бостонское чаепитие» окончательно вывело английское правительство из себя и положило конец поискам компромисса. Ответ парламента пришёл в виде пяти «Принудительных актов» 1774 г. Бостонский порт был закрыт, городские собрания запрещены, провинциальные ассамблеи сильнее подчинены короне; королевских чиновников, обвиняемых в тяжких преступлениях, судили в Англии, подальше от враждебных колониальных присяжных; вышел также новый «Акт о постое», ужесточавший прежний, изданный в 1765 г. Для исполнения этих актов губернатором Массачусетса назначили командующего английскими войсками в Северной Америке. Как ещё один удар по свободе американские колонисты восприняли не имеющий к ним прямого отношения «Акт о Квебеке», поскольку он расширял границы территории прерогативного управления «папистской» Канады к югу от долины Огайо, включая туда индейские земли, которые жаждали заполучить колонисты.

Эти «невыносимые» меры окончательно убедили колонистов, что их неприятности с Англией — результат обширного заговора продажных властей в метрополии и таких должностных лиц, как Хатчинсон, в Америке с целью превратить колонистов в рабов и, следовательно, уничтожить британскую свободу. А поскольку за пределами Швейцарии и Венеции истинная свобода существовала только в британском мире, значит, заговорщики намеревались искоренить свободу везде. Таким образом, дело колонистов становилось делом всего человечества.

В основе растущей уверенности в мощи всемирного заговора против свободы лежала интеллектуальная традиция, идущая от парламентариев-пуритан 1640-х гг. к ранним вигам эпохи «Кризиса исключения» при Карле II и к «приверженцам Содружества», которые в XVIII в. противостояли виговской олигархии Роберта Уолпола при двух первых Ганноверах. Разумеется, колониальная элита хорошо разбиралась в высокой политической теории Джона Локка и Монтескьё. Но эмоционально и психологически ей были ближе республиканство Джеймса Гаррингтона и мученика «Заговора житницы», Алджернона Сиднея, а также находившиеся в меньшинстве радикальные критики-виги начала XVIII в.[199]

Мировоззрение, впитанное из этих источников, опиралось на оценку человеческой природы, которая противоречила оптимизму Просвещения, характерному для периода накануне французской революции. Человек, согласно радикальной виговской точке зрения, не рационален и не добр по природе, им правят страсти, предрассудки, тщеславие, амбиции, жажда власти и богатства (очень кальвинистский взгляд). При подобных наклонностях правительство людей неизменно склонялось к коррупции и деспотизму, а свобода, процветавшая в редкие времена и в немногих местах, например в Древней Греции и Риме, а затем в Англии после 1688 г., вечно находилась под угрозой исчезновения. Отсюда постоянные попытки Стюартов закабалить народ в XVII в. Даже после 1688 г. тёмные силы вокруг короля и в самом парламенте — продажные «друзья короля», наймиты и вообще «корыстолюбцы» — продолжали угрожать свободе. «Принудительные акты» 1774 г. ясно показали колонистам, что с 1765 г. Америка стала жертвой тайного заговора с целью обратить её в рабство и уничтожить достижения 1688 г. в самой Англии. Как ещё объяснить содержание регулярной армии в Северной Америке, кампанию по лишению американцев собственности путём налогового произвола, отказ от суда присяжных в столь многих случаях и отстранение правительства Массачусетса? Как объяснить кампанию 1774 г. по установлению англиканского епископата в пуританской Америке[200]? И разве это не совпало с расширением юрисдикции «папистского» Квебека?

Одним словом, к 1774 г. колонисты твёрдо верили, что продолжают борьбу парламента с деспотизмом Стюартов, начатую в XVII в., только теперь вместо Стюартов — сам парламент. Это явно сильное преувеличение, в сущности, попахивающее паранойей. И чем оно объяснялось? Стюарты вправду представляли настоящую угрозу парламентским свободам, «папизм» в эпоху контрреформации XVII в. являлся реальным и мощным противником протестантства. Но Георг III, безусловно, не походил ни на Карла I, ни на Якова II, американские плюрализм и индивидуализм слишком прочно укоренились, чтобы их легко было уничтожить. Наиболее приемлемое объяснение заключается в следующем: исключительные привилегии и свободы, которыми пользовались американцы, сделали их сверхчувствительными к любой попытке уменьшения