Русский Порт-Артур в 1904 году. История военной повседневности - Александр Владимирович Лысёв

Таким образом, флот даже в восприятии собственных составных частей – судов различных рангов – не был однороден. Известное развитие событий войны на море, вынужденное участие или неучастие определенных классов кораблей порождали соответствующие настроения их команд, взаимоотношения между ними как следствие обогащало лексикон Русско-японской войны теми или иными выражениями.

Минная война на море дала жизнь выражениям, употреблявшимся в Порт-Артуре решительно всеми. В начале мая 1904 г. временно исполняющим должность командующего флотом вице-адмиралом В.К. Витгефтом был отдан знаменитый приказ № 55. По нему полагалось денежное вознаграждение за каждую вытраленную мину. За минами на рейде развернулась настоящая охота. Окрик «рыба плавает» означал, что мина на поверхности воды[631]. Одновременно с этим возник ряд выражений с глаголом «тралить»: «тралить новости»[632] – пойти узнать что-нибудь новенькое; «вытралить»[633] – достать дефицитный товар; «потравил бы»[634] – занялся бы делом.

Распространение самых неправдоподобных слухов сделало слово «очевидец» синонимом недоверия. Обыватели шутили: «Недаром говорят: очевидцу не верь»[635]. Вся недостоверная информация именовалась «верными сведениями»[636], а распространять слухи означало «рассказывать из-за кулис»[637]. Предметами для разного рода толков были, разумеется, деблокада и Маньчжурская армия. Среди артурцев ходил анекдот, будто бы японцы, зная, чем живет осажденный город, кричат со своих позиций: «Не стреляй, в Куропаткина попадешь»[638]. Так иронизировали над долго готовившейся деблокадой Порт-Артура войсками Маньчжурской армии генерал-лейтенанта А.Н. Куропаткина. Этой операции так и не суждено было состояться.

Средоточием всех слухов, местом для прогулок, общения и вообще главной достопримечательностью города была так называемая «галерка» или «этажерка»[639]. Прогулочные дорожки «этажерки», устроенные одна над другой, именовались «полками» (отсюда, собственно, и возникло само название «этажерка»). Помощник редактора газеты «Новый край» Н.Н. Веревкин вспоминал: «Ряды полок “этажерки” пестрят движущимися фигурами гуляющих. Преобладают мичмана»[640]. «Фланировать» означало прогуливаться в сем благословенном месте[641]. Для обозначения общественных настроений существовал целый спектр понятий, а именно: «галерка будирует» – выражение общественного протеста[642]; «галерка рассуждает» – гражданские либо дилетантские мнения и суждения о войне[643]; «рассказы с галерки»– городские слухи[644]. Любимым делом порт-артурца было «зайти потралить новостей»[645] на галерку. Первые месяцы общество развлекалось тем, что (по выражению местных обывателей) «смотрело войну»[646] на море с прилегающих высот. Флотскую молодежь, прогуливающуюся по «этажерке», за белые мундиры называли «зайчиками»[647]. До конца июля, пока не начались обстрелы города с суши, на «этажерке» каждое воскресенье звучала музыка.

Как известно, на русском флоте было распространено следующее выражение: «стоять собаку» или просто «собачка»[648]. Это означало – нести ночную вахту, доставлявшую более всего хлопот. Название «собачки», которые выходят «понюхать»[649] (т. е. разведать), перекочевало на японские легкие крейсера и номерные миноносцы. Последние именовались так из-за доставляемой ими массы неприятностей. Самих японцев называли «джанами», «джапами» или «дженами»[650]. Так выражались, главным образом, офицеры, владевшие английским языком. Нижние же чины говорили просто «япоши́»: «пострелять япошей»[651] означало поучаствовать в деле. В случаях, когда приходилось совсем плохо, офицеры говорили «это не модель»[652] или что «никогда еще такой Панамы не было»[653]. Это был намек на экономические затруднения при строительстве Панамского канала, ставшие притчей во языцех. У нижних чинов существовало выражение «надо пачпорта»[654]. Это означало, что возможности одолеть врага исчерпаны и пора уносить ноги подальше от опасности. Выражение перекочевало в русскую армию из крестьянской среды. Издавна крестьяне в России, уходившие из своих деревень далеко на заработки, должны были иметь при себе паспорта с указанием срока возвращения домой.

О ночных атаках японских брандеров, пытавшихся затопиться на фарватере у Порт-Артура, матросы говорили, что японец «пускает брандерей»[655]. Как среди нижних чинов, так и среди офицеров было распространено модное словечко «обалдеть», имевшее всевозможные оттенки смысла. Так, Ю.В. Васильев приводит реплику солдата: «Меня офицер послал к начальнику получить материал, а как я к нему пойду, когда он еще спит! Они, офицеры-то, больше нашего обалдевают»[656]. Или, скажем, офицерские рассуждения на морскую тематику: «Вильгельме [знакомый мичман. – А.Л.] рекомендует назначить командующим флотом Линдестрема и говорит о нем так: “Это настоящий упрямый чухна, и уж раз решился сделать что-нибудь, то поставит на своем. Он очень храбрый, только во время опасности обалдевает, и тогда нужно, чтобы около него был советник, который руководил бы им”»[657].

В письме мичмана В.Е. Егорьева с крейсера «Россия» из Владивостока отцу можно прочесть следующее: «Каково же было мое удивление <…> видя вдруг перед собой японскую рожу в костюме нашего машиниста с ленточкой «Россия». Это кули (носильщик), подобранный плавающим <…> в полном обалдении»[658].

Владивостокский отряд крейсеров звался в Порт-Артуре «наша северная эскадра»[659].

Выход в запас у нижних чинов именовался «вольной». В крестьянской среде это слово укоренилось еще до отмены крепостного права в 1861 г. Ю.В. Васильев, вспоминая предвоенный период, пишет: «Должно быть, о Квантунских солдатах забыли. Быт их, быть может, улучшился, но срок службы увеличился. Не раз они меня спрашивали: «Почему нас не отпускают, когда срок давно вышел? Войну, что ли, ждут. Давно бы уж пора вольную получить, а все не отпускают, точно забыли про нас»[660].

Забавно, наверное, было наблюдать отношения солдат и китайцев. Весь лексикон ограничивался несколькими словами: «ломайла», «ходя», китайцы отвечали «утунда» («не понимаю») и как-то ухитрялись понимать друг друга. Некоторые китайские слова начинали приобретать права гражданства. Солдаты с ними настолько освоились, что и во взаимоотношениях между собой стали употреблять их. Можно было наблюдать такую сцену: едет повозка по косогору, едва не валится на бок, рядом идет солдат и кричит русскому же вознице сердито: «Ломайла, ломайла!» Возница продолжает кренить, солдат выходит из себя и кричит громче: «Ломайла!» с прибавлением крепкого русского слова[661]. В подобной манере говорили и с японцами. Самым распространенным в общении между нижними чинами и японскими пленными было выражение «давать “кури-кури”» – угощать табаком[662].

Нельзя отказать в чувстве юмора мичману И.И. Ренгартену, именовавшему свою лошадку японской породы Камимурой. Это было имя одного из японских адмиралов. Лошади местной маньчжурской породы назывались «монголами». Морские офицеры для выезда на наблюдательные посты и телефонные станции в горах с апреля 1904 г. снабжались лошадьми. На эскадре они получили прозвище «нашей кавалерии»[663].

Иногда встречались довольно забавные клички животных, так или иначе связанные с войной,