Русский Порт-Артур в 1904 году. История военной повседневности - Александр Владимирович Лысёв

и начала вскрываться неподготовленность к ней России по многим параметрам, в Порт-Артуре стало крылатым определение коменданта крепости генерал-лейтенанта К.Н. Смирнова относительно текущей кампании: «Война “макаков” против “кое-каков”»[591].

Ночная атака японских миноносцев 27 января 1904 г, выведшая из строя три российских корабля, вызвала массу кривотолков в адрес моряков. Артурские обыватели были отлично осведомлены о банкете, состоявшемся вечером 26 января в честь именин М.И. Старк, супруги вице-адмирала О.В. Старка, на который были приглашены многие офицеры флота. Служащий Красного Креста Ю.В. Васильев отмечал по этому поводу: «Моряков иначе не зовут как именинниками»[592]. В глазах артурцев атака 27 января была отражена, «несмотря на именины, полную неподготовленность и неожиданность»[593]. Нападение до объявления войны было саркастически названо «новым приемом» японцев[594]. Так потом именовали и все последующие хитрости врага, который «проделывает номера»[595]. Последнее выражение служило критикой для русской эскадры. Так, в феврале виновник столкновения на рейде командир миноносца «Боевой» был моментально прозван «губителем миноносцев»[596].

Справедливости ради отметим, что в первые месяцы войны к эскадре в целом относились если не благоговейно, как прежде, то, по крайней мере, весьма почтительно.

Сразу с началом боевых действий из Маньчжурии и Порт-Артура хлынул поток гражданских лиц, уезжающих в Россию. Таких называли «эмигрантами». Ругательным стало слово «неврастеник», означающее ту же категорию лиц[597].

После первых обстрелов крепости с моря в январе – феврале 1904 г. стали стихийно возникать укрытия и блиндажи. Впервые в Порт-Артуре о блиндажах услышали из приказа генерала А.М. Стесселя, в котором он называл жителей Артура жалкими и трусливыми «блиндажистами». Он запретил постройку укрытий в городе[598]. Вскоре, однако, строительство укрытий развернулось полным ходом, но слово «блиндажист» прижилось как определение всякого, отсиживающегося в тылу. Солидные защитные сооружения именовались «бетоном», а находиться в них означало «пойти в бетон»[599].

Первые же дни войны отразились на порт-артурском рынке. О желающих нажиться на тяжелом положении, о всевозможных спекулянтах и нерусских торговцах говорили, что они «начали изнурительную осаду обывательского кармана и желудка»[600]. Причем повышение цены было двух категорий: «случайное обдирание» – если удавалось хорошо продать товар довоенный, и «естественное обдирание» – если продавали поставки военного времени[601].

Впрочем, в государственных учреждениях дела обстояли не лучше. Тот же Ю.В. Васильев отмечал, что для нормальной работы порта «всюду нужна смазка, иначе все скрипит». Война никоим образом не повлияла на подобного рода отношения. До самого ее конца (впрочем, как и после войны) в Маньчжурии и Порт-Артуре, Владивостоке и Харбине, во всех местах дислокации русских войск и гражданских учреждений употребляли старинные российские выражения «давать смазку» или «смазать»[602] тем, кто держал дело «в рукаве»[603]. Зато, если удавалось провернуть какое-либо дело без материальных трат, удовлетворенно говорили, что смогли «заполучить на шарманку»[604].

О распространении странного поветрия пишет Ю.В. Васильев: «Среди японцев распространяется болезнь “бе́ри-бе́ри”, выражающаяся в сонливости, онемении конечностей и затрудненном дыхании. У нас тоже распространяется, говорят, болезнь бери-бери, но с другим ударением: бери́-бери́»[605].

Начавшаяся война отнюдь не стерла всегда существовавшее разграничение между моряками и «армейскими». «Армейскими», кстати, называли и корабельных инженеров-механиков, которые постоянно «бывают в низах» (т. е. в трюмах корабля)[606]. Сухопутных стрелков в морском лексиконе продолжали именовать «серыми шинелями». Офицеры в своих разговорах называли нижних чинов «митюхами» и «ваньками». Однако морские офицеры, упоминая о действиях на суше, никогда не забывали подчеркнуть, что там сражаются «серые ваньки»[607]. Этим с особой гордостью отмечалась собственная принадлежность к флоту.

Надо отметить, что, например, гарнизон Порт-Артура также не оставался в долгу. За пассивный образ действия о главных силах флота иронически заявляли, что «эскадра броненосцев Тихого океана объявила себя в строгом нейтралитете»[608]. К такому определению присоединились команды крейсеров и миноносцев, которым постоянно приходилось выходить в море.

Боевая деятельность маленьких судов породила ряд своих специфических выражений. Сами миноносцы, как уже отмечалось, по месту постройки делились на «француженок», «немцев»[609] и собранных на Невском заводе – «соколов»[610]. Отправиться на миноносце в ночное дежурство именовалось «сходить в ночное», предпринять дальнюю разведку на миноносце или паровом катере – «ходить в авантюры»[611]. Испрашивать разрешение у начальства на подобное мероприятие – «мазать корму»[612] или «колыхнуться»[613]. Японские блокирующие суда устаревших конструкций типа «Итцукушима», «Матцушима» именовались «шимами»[614], тихоходные броненосцы береговой обороны – просто «мелочью», которая наши корабли «заманивает на интерес»[615]. Перестрелка между линейными судами характеризовалась на миноносцах весомым выражением «швырять друг в друга тяжелыми предметами»[616]. В противовес этому 120-мм снаряды с крейсера «Новик» и более мелких калибров с миноносцев звались «легковесными гостинцами»[617]. Отряды кораблей эскадры, ходившие для поддержки флангов сухопутного фронта во время операции на Киньчжоусских позициях в середине мая 1904 г., именовались «наши современные викинги»[618]. Сами миноносцы получили прозвище «ласточек войны»[619]. Столь лестный отзыв распространялся, естественно, только на свои миноносцы. Условия быта были на этих «ласточках» не самые комфортабельные. Офицеры спали в кают-компаниях, отгороженные на ночь плащ-палатками. Как уже отмечалось, такие клетушки громко именовались «палатами»[620].

Некоторые фразы отражают особенности морского и сухопутного лексикона применительно к одним и тем же понятиям. Например, моряки (даже на сухопутном фронте) никогда не говорили о человеке «раненый». Всегда звучало определение «подбитый»[621]. Армейским чинам, в свою очередь, могла принадлежать такая фраза о кораблях: «“Ретвизан” и “Паллада” ранены»[622].

На броненосцах все легкобронированные либо вовсе небронированные суда пренебрежительно назывались «картонными кораблями»[623]. О славном «Новике» с больших кораблей можно было услышать иной раз кроме похвал и то, что это «коробка для машин», умеющая лишь «форсить ходом», да к тому же еще с «балаганом» на палубе (выходы крейсера в море сопровождались игрой оркестра)[624]. Пароход «Богатырь», ставивший мины под командой лейтенанта П.В. Волкова – офицера с заградителя «Амур», – получил имя «маленького Амура»[625]. Несправедливо страдал от обидных определений тралящий (бывший землечерпательный) караван. Он выполнял самую ответственную работу, обеспечивая безопасность выходов эскадры в море. Суда этого каравана («Инкоу» и «Новик») называли «грязнухами» и «черпалями»[626]. Зато среди миноносцев большим почтением пользовалась водяная баржа. За ней выстраивалась очередь, и трюмные машинисты «за чарочку» нанимали катера, дабы подтащить баржу к себе и первыми заправиться пресной водой[627]. Транспорты назывались попросту «грузовиками»[628]. Любопытной представляется армейская классификация военных судов: броненосец