Корфу (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин

тысячи солдат во главе с самим комендантом. На батарее им могли противостоять лишь три сотни морских пехотинцев да сотня турок во главе с капитаном Евграфом Кикиным да отставным волонтером Кирико.

– Прислуга к пушкам, остальные стройсь! – скомандовал Кикин. – Штыки примкнуть!

– Скуси патрон! – командовали сержанты.

Солдаты скусывали патрон, сыпали порох, плотно забивали пыж, затем сыпали порох на полку. Теперь оставалось только нажать курок, чтобы чиркнувшие кремни воспламенили порох.

«Как скоро французы приблизились к батарее, – записано в журнале Адмиралтейств-коллегий, – то нашими людьми встречены с отличной храбростью; французы атаковали батарею с трех сторон и с крайней упорностью стремились на оную, но всегда пушками и отрядами нашими отбиты были с уроном; жестокий бой с обеих сторон продолжался до самого вечера, напоследок храбрые российские войска выступили с батареи и прогнали французов под крепость».

Из воспоминаний лейтенанта Метаксы об этом бое: «Республиканцы наступали на батарею с трех сторон с великой неустрашимостью, но были отовсюду отражаемы с уроном как пушками, так и штуками русскими. Жестокий бой с обеих сторон продолжился до самого вечера. Воспаленные мужеством, гренадеры наши не хотели долее оставаться за окопом, не принимая участия в общем сражении. Они единогласно просили капитана своего, чтобы он позволил им решить дело, сделав вылазку на неприятеля. Храбрый Кикин горел одним желанием со своими солдатами, он взял с собою отборных офицеров, 200 человек гренадеров и других охотников и пустился с ними на неприятеля. Выступя из батареи, отряд сей сделал один залп из ружей и в тот же миг быстро ударил в штуки…»

Впереди всех подпоручик Чернышев, который сразу схватился с тремя французами, убил двух, но третий поверг его… Отчаянно дрались лейтенант Ганфельд и волонтер Кико, гренадеры Осипов и Прасол, Васильев и Полетов, Страховский и Жиленко…

Из хроники сражения: «Французы, будучи поранены сем отчаянным нападением, отступили назад, и иные едва могли укрыться под самым гласисом крепостей, оставляя победителям поле сражения, убитых и раненых…» Всего в том яростном бою французы потеряли свыше 100 человек убитыми!

Наши потери тоже были немалыми – только убитых до трех десятков. Их во главе с храбрецом Чернышевым похоронили тут же, у батареи, под кипарисом. Сам Евграф Кикин был дважды тяжело ранен – пулею в грудь и штыком в бок, но до конца руководил боем.

Турки были в восхищении храбростью Кикина и его гренадеров. Прибыл осмотреть храброго капитана и штаб-доктор турецкого флота Эким-Мехмед. Зайдя в каюту к раненому, он неожиданно рухнул на колени и разрыдался.

– Что с ним? – всполошились окружающие.

Размазывая слезы, Эким-Мехмед поднялся с колен и к еще большему удивлению окружавших, заговорил по-русски, обращаясь к Кикину:

– Не какой я вовсе не Мехмед, а вашего батеньки коновал Кондрашка! Под Мачином угодил в турецкий плен, там принял ислам, женился. Помните ли вы меня?

– Помню! – растрогался Евграф Кикин, вспомнив батюшкиного коновала. – Но лечит меня все же пусть настоящий доктор!

История эта вызвала тогда много разговоров на эскадре.

Вскоре на переговоры к Ушакову прибыл плац-комендант крепости Карбон для размена пленных и с жалобой, что турки рубят головы пленным французам. Просил Карбон выпустить из гавани и шесть австрийских торговых судов. Плац-комендант был закоренелым якобинцем, отправившим на эшафот не одну тысячу соотечественников, стяжав за это в столице прозвище второго Марата. В конце концов, ему самому пришлось бежать из Парижа, чтобы не попасть под нож гильотины вместе со своим другом Робеспьером. Именно Карбон казнил и инженера Маркати.

– Пленных разменять готов, с Кадыр-беем о творимых зверствах поговорю и новые прекращу, австрийцев из порта выпущу! – дал свой ответ Ушаков.

В тот же день вице-адмирал объявил о своей воле Кадыр-бею, а чтобы туркам впредь неповадно было резать головы, обещано им было за живых французов платить в три раза больше. Турки такому решению обрадовались и обещали впредь пленных не убивать.

Относительно пропуска австрийских купцов многоопытный Ушаков был предусмотрителен.

– Осмотреть все суда с особой тщательностью! – велел он дежурному дозорному капитану. – Ибо уверен, что сию возможность французы используют для передачи писем!

Так оно и оказалось. На судах при досмотре были найдены переодетыми матросами французский консул Гис и хирург Пуатье с зашитыми в сюртуки донесениями к директории. Письма у курье-ров были отобраны, а сами они объявлены пленными.

Хирурга Пуатье приставили к капитану Кикину и другим раненым. Что касается консула Гиса, то он столовался с нашими офицерами, веселя их анекдотами и игрой на виолончели.

* * *

Урон, понесенный французами во время последней вылазки, был очень велик, и урок генерал Шабо усвоил. Более столь больших вылазок он уже не проводил, но все равно искал случай нанести удар по осаждавшим. Теперь Шабо более всего надеялся, что русские просто не смогут долго заниматься осадой и вынуждены будут оставить Корфу. Кто знает, какие политические вихри захлестывают сейчас воюющую Европу, и кто с кем в союзе дерется сейчас против своих вчерашних союзников.

– Сегодня наша большая политика – это невероятный калейдоскоп союзов и альянсов, меняющихся с поразительной быстротой, – говорил генерал за вечерним стаканом вина комиссару Дюбуа. – А потому наше дело удерживать крепость и ждать, ждать, ждать.

Между тем осада корфиотских крепостей продолжалась, как продолжалась и неусыпная блокада самого острова.

– Я измучил уже бессменно всех моих людей в разных местах! – признавался своим ближайшим соратникам Селивачеву и Сарандинаки Ушаков. – Наши служители в рвении своем на батареях и работах, в дождь и в слякоть, обмаранные в грязи все сносят и с великой ревностью трудятся! Сможем ли мы вознаградить матросов наших за их труды!

Минул первый месяц осады, за ним второй, потом третий. Все так же стояли в порту французские суда, все так же застыли в линии дозоров суда российские. Лишь изредка кто-то из противников вдруг начинал огонь. В ответ слышалось тоже несколько выстрелов, а потом все само собой замолкало.

Однако вялое противостояние было кажущимся. На самом деле обе стороны лихорадочно готовились к решительной схватке за остров, которая была неизбежна.

«Французский гарнизон, в Корфу находящийся, – писал в Петербург усталый от нескончаемых дел Ушаков, – деятелен и неусыпен; не было дня, чего бы они не предпринимали, ежечасно принуждали к осторожности со всех сторон, чтобы вылазками не побили наших на батареях, редкий день был без посылки сикурса и эскадр на помощь, всегда надобно было гоняться кораблями и прочими судами за выходящими французскими судами от крепости, чтобы не ушли или не пришли бы кто к ним или бы не взяли каких наших мелких судов или чьих