Корфу (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин

сторонних, или не привели бы суда к ним днем или ночью провианта и живность, а особо от приятеля нашего (Али-паши) не впустить никакой провизии в город и чтобы они вылазками своими не ограбили наших деревень и жителей, – все это отягощало нас безнадобно и все требовало неусыпной осторожности и осмотрительности».

– У Корфу мы, как тот кот, который сторожит мышь! – шутили на наших кораблях. – Да что-то второй кот, тот, что турецкий, мышковать не желает!

Со стоящих неподалеку турецких кораблей вечерами доносились заунывные звуки тамбура и запах жареного кофе. Каждый турецкий капитан имел особого музыканта, который вечерами играл команде, да рассказчика сказок и небылиц. В свободное от работы время турки любили играть в шахматы и мангалу, игру, где бросают кости и передвигают по доске сушеные змеиные головы, курить табак и пить обжигающий кофе.

Два раза в сутки рейд оглашался пронзительными криками с флагманского «Патрон-бея». То, по призыву мулл-хаджинов, в пять часов пополуночи и в шесть пополудни на шанцах собирались команды на молитву. Кроме этого каждый турок сам по себе еще молится и в полночь.

Пока турки молились и кайфовали, всю тяжесть блокады Корфу несли на своих плечах русские моряки. Турки такими делами себя не слишком обременяли, да и толку от них, честно говоря, было немного. Наши командиры между собой говорили о совместных плаваниях с союзниками так:

– Чем с турком вместе что-то делать, все ему втолковывать, чтобы ничего не перепутал, а потом еще выручать, когда он все же все перепутает, лучше уж вообще воевать без них!

– Берегу турок, как красные яйца! – соглашался со своими капитанами Ушаков. – Где опасность не пускаем, да они и сами не больно охотники повоевать. Пусть уж своим видом хоть немного французов пугают и то толк какой-то!

Чтобы нерадивые союзники не мешались под ногами, их суда расставили подальше от крепости, там, где они не могли особо навредить. Турки против этого ничего не имели.

«Из турецкой эскадры кого не посылаю, – писал Ушаков, раздраженно брызгая чернилами на лист бумаги, – пройдет только час-другой и тотчас назад идет; когда велю, где крейсировать и не приходить назад к нам, то отошед, остановятся и дремлют во все время без осмотрительности».

Корфиотские старшины были, наоборот, готовы во всем помочь нашим:

– Мы можем выставить пятнадцать тысяч воинов, но у нас нет оружия, и мы боимся турок, которые в любой момент могут кинуться с ятаганами не на французов, а на нас!

Зная уже о неустойчивости греков в бою, Ушаков от такого воинства отказался, да и много ли могут сделать безоружные крестьяне против французских гренадеров?

Из письма Ушакова императору Павлу: «Если бы я имел со мною один только полк российского сухопутного войска для десанта. Непременно надеялся бы я Корфу взять совокупно вместе с жителями, которые одной только милости просят, чтобы ничьих других войск, кроме наших, к тому не употреблять».

* * *

Тем временем, деятельный командир «Женере» Лежоаль не терял надежды вырваться из корфиотской западни.

Из воспоминаний лейтенанта Метаксы: «Следуя национальному характеру французов, Лежоаль сам выхвалял свои морские подвиги и искусство в управлении… кораблем. При всяком удобном ветре он выступал под паруса и, лавируя поблизости старой крепости, приводил, таким образом, зрителей городских в изумление своей смелостью».

Внимательно следя за перемещениями «Женере», Ушаков распорядился:

– «Марии Магдалине» и фрегату «Николаю» передвинуться ближе к фарватеру, чтобы держать все маневры Лежаоля под прицелом!

С тех пор прогулки Лежоаля прекратились. Но мысли своей о прорыве он не оставил.

Уровень выучки на турецких кораблях, их явное отлучение от активных действий не ускользнули от внимания командира «Женере». При этом он постоянно требовал от Шабо дать ему возможность прорваться в море.

– Но ваш уход ослабит нашу оборону! – ворчал комендант.

– Если крепости суждено пасть, она падет! Так зачем же вместе с нею отдавать противнику и столь нужные Франции боевые суда! Не лучше ли сберечь их для будущих сражений! – парировал решительный капитан.

В конце концов, постоянные препирательства так надоели Шабо, что он махнул рукой:

– Делайте что хотите, от вашей судьбы я умываю руки! Прорветесь – ваше счастье, попадете в руки к русским, я в своих письмах в Париж вас не пощажу!

– Что ж, пусть все решит судьба! – обрадовался Лежоаль. – Я буду прорываться!

Вместе с Лежоалем решил прорываться и капитан брига «Экспедицион». Остальные на прорыв не решились. Капитан захваченного у англичан линейного корабля «Леандр» долго сомневался, как ему поступить, но потом решил остаться в порту.

– У меня нет и половины команды, да и те сброд! – сокрушался он Лежоалю. – Я буду слишком легкой добычей для русских, а потому остаюсь при крепости.

Командир «Женере» готовился к прорыву долго и тщательно. Прежде всего, он велел вычернить паруса, чтобы в ночное время они были менее заметными. Кроме этого Лежоаль терпеливо ждал, когда вместо русских кораблей на дозорную линию поставят турок. Но турок все не ставили и не ставили. Наконец, турок поставили во вторую линию, это было уже кое-что.

– Если нам удастся прорваться мимо первой русской линии, то мимо турок мы прорвемся легко. В погоню же за нами в этом случае могут быть посланы тоже только турки, а от них мы уже отобьемся. Ветер нам попутный, а потому я назначаю прорыв на ближайшую ночь! – объявил капитан «Женере» своим офицерам.

Вскоре после полуночи «Женере», а следом за ним и бриг «Экспедицион» снялись с якорей. На обоих судах потушили все огни, матросам запрещено было даже разговаривать. Наполнив паруса попутным ветром, линейный корабль и бриг направили свои форштевни на север в промежуток между нашими дозорными «Захарий и Елисавет» и «Богоявление Господне». Замечены французские суда были уже в непосредственной близости.

Ветер был очень крепкий, а «Женере» легок на ходу, поэтому он в несколько минут проскочил мимо наших кораблей. Дозорная полугалера гардемарина Василия Драгневича вообще попала под форштевень французского линейного корабля и едва не затонула. Именно Драгневич первым и дал сигнал о прорыве Лежоаля фальш-феером.

Немедленно была сыграна артиллерийская тревога, и оба линейных корабля открыли огонь по прорывавшимся. «Экспедицион» после первых же ядер повернул вспять, но «Женере» продолжил прорыв.

Так как французский линейный корабль был почти не виден во тьме, палили большей частью наудачу, а потому не слишком точно. Вскоре Лежоаль миновал первую линию блокады и, прибавив парусов, повернул в отрытое море. Теперь оставалась еще надежда – корабли младшего турецкого флагмана Фетих-бея. Ушаков немедленно поднял ему сигнал гнаться за неприятелем. Но на турецких